Бунтарь

— Сэр… — начал юноша, но горло перехватило, и на глаза навернулись слёзы.

Устыдившись их, он часто заморгал, но тёплая капля побежала по правой щеке:

— Сэр! Я хочу с вами, с Легионом…

Фальконер снисходительно закивал:

— Очень любезно с твоей стороны, Нат. Очень любезно, правда. Но это не твоя драка.

— Север может думать иначе, — с вызовом буркнул Старбак.

— Может, Нат. В таком случае мы будем молить Бога хранить тебя во имя нашей дружбы. Так, Адам?

— Так, отец, — подтвердил Адам.

Старбака душила обида. Не из-за того, что его попросили из Легиона. Из-за того, что полковник видит в нём сопляка, не бойца.

— Сэр, солдатское ремесло — это моё, я чувствую. Я пригожусь вам. Вы не пожалеете о своём гостеприимстве…

— Я и сейчас не жалею о нём, Нат. Не обманывай себя, ты — не солдат. Ты — студент — богослов, слегка сбившийся с пути. Но у тебя есть семья, есть друзья, которые не дадут тебе пропасть по милости какой-то потаскушки. Смирись, езжай в Бостон, где тебя ожидает отцовское прощение и блестящее будущее. Твой родитель пишет, что, хоть духовная карьера тебе не судилась, у него большие планы на тебя.

— Один день, сэр. Разрешите мне провести с Легионом ещё один день. — безнадёжно попросил Старбак.

— Ни дня, Нат. Ни часа. Не хочу, чтобы на тебя легло клеймо предателя в глазах твоих близких. Не по-христиански это, — полковник помолчал, — Снимай ремень, Нат.

Старбак повиновался. Что ж, вот и на военном поприще он осрамился, не успев и первого шага сделать. Непослушными пальцами он расстегнул ремень, снял саблю, кобуру, вручил их истинному владельцу:

— Надеюсь, вы хорошо подумали, сэр…

— Лучше некуда, Нат. — прозвучало резко, и полковник смягчился, — Ты — бостонец, Нат. Ты из Массачусетса, а вы из другого теста, нежели мы, южане. Твоя судьба там, Нат, на Севере. Однажды ты станешь большим человеком, у тебя все задатки. Зачем же тебе расточать таланты на такую бесполезную вещь, как война? Возвращайся в Массачусетс, и дай отцу позаботиться о тебе.

Наверно, надо было что-то ответить. Только что? Сколько себя помнил Натаниэль, за него всегда кто-то принимал решения: отец, Доминик, теперь — Фальконер. Положение вечного птенца унижало, вызывало страстное желание взбунтоваться, и он бунтовал. Глупо, бессмысленно. Луч надежды блеснул, когда он сам выбрал для себя путь солдата, путь к свободе и независимости. Но вновь решение приняли за него, и подчиниться, — значит, навсегда отказаться от права самому решать свою судьбу.

Полковник показал на церковь:

— Северян там нет. Дорога приведёт тебя к одному из бродов, оттуда езжай на восход. Несколько километров янки ты не встретишь, а выедешь прямо им в тыл. Так что риск нарваться на пулю не в меру бдительного часового минимальный. Кстати, мундир тоже давай сюда.

— Мундир?

— Ну да. Ты же не хочешь, чтобы тебя в плен взяли, как южанина? Или пристрелили?

Медленно стянул Старбак серый форменный сюртук с одинокой полоской второго лейтенанта на вороте. Пусть настоящим офицером он себя никогда не считал, без мундира Натаниэль чувствовал себя никем. Недотёпой, возвращающимся домой с поджатым хвостом.

— Где, по-вашему, произойдёт столкновение, сэр? — тускло спросил он.

— В той стороне.

Полковник махнул рукой на восток, подожжённый краем выглянувшего светила. Там, на правом фланге армии Конфедерации, северянам будет преподан урок. Потому-то и стремился туда Фальконер.

— А здесь ничего не случится. — вздохнул полковник, — Иначе кто доверил бы левый фланг пьянице Эвансу?

— Вы разрешите мне пожелать вам удачи, сэр? — с деланной бодростью осведомился Старбак.

— Э-э… спасибо, Нат. В качестве ответной любезности ты не примешь ли… — полковник помялся и неловко вынул матерчатый кошелёк.

Старбак поколебался, затем тряхнул головой:

— Благодарю вас, сэр. Я обойдусь.

Денег у него не было ни цента, зато пока ещё была гордость. Или, вернее, её остатки.

— Ну, смотри сам. — натянуто улыбнулся Фальконер-старший, опуская кошель обратно в карман.

— Благослови тебя господь, Нат. — сердечно произнёс Фальконер-младший, — не теряйся. Я найду тебя после войны. Ближе к концу года, а? Ты будешь в Бостоне, у отца?

— Наверное, — Старбак крепко пожал другу ладонь.

Повернув кобылу, он ударил её шпорами и помчался вниз. Быстро, чтобы Фальконеры не видели текущих по его щекам слёз.

— Болезненно принял. — обескуражено поделился с сыном полковник, — Чертовски болезненно. Он действительно полагал, что может преуспеть, как военный?

— Утро он начал с разговора об этом.

Полковник положил Адаму на плечо руку:

— Он — северянин, сын, а сейчас такое время, что доверять можно лишь своим, не чужакам. Кто знает, до каких пределов простираются границы его верности?

— Могу поклясться, что мы — в пределах. — горько буркнул Адам, провожая взглядом ссутулившуюся фигуру в седле, — Он — честный человек, отец.

— Хотел бы я разделять твою убеждённость. Не думаю, что он замышлял обокрасть нас и дать дёру, однако без него, Адам, я чувствую себя гораздо счастливее. Кроме того, он ведь твой друг, так что сам посуди: добрую ли услугу мы оказывали ему, удерживая вдали от дома?