Бунтарка (СИ)

Грохот кулаков по столу слышу запоздало, ощущая, как немеют пальцы. Они начинают дрожать. В голове постепенно складываться пазлы, выстраиваясь в четкую линию из последних недель и дней. Картина получается отвратительной и виню себя только я сам.

— Василиса, — хрипло окликаю я, оказавшись возле её двери. — Открой дверь.

В ответ гнетущая тишина.

— Ты не должна быть одна. Впусти меня, Лиса. Мы сейчас нужны друг другу, слышишь? — от бессилия шлепаю ладонью по двери. — Я сейчас на взводе. Если ты мне откроешь, я возьму кухонный нож и убью эту тварь прямо сейчас! — срываюсь на повышенный тон, но дверь моментально открывается.

Она отходит от меня, судорожно стирая слезы, с опаской оглядывая пространство. Я стараюсь отключить свои эмоции, и максимально сосредоточиться на Василисе, которой я нужен. Когда срываюсь слишком резко, она отходит от меня, цепляя бедром комод.

— Пожалуйста… — выставляет перед собой руку, остерегаясь.

Этого жеста оказалось достаточно, чтобы перехватить её за ладонь и дернуть к себе, крепко прижав к своей груди.

— Я его уничтожу. Клянусь, — говорю я, но обещаю это в первую очередь самому себе.

— Ничего больше не хочу. Пожалуйста. Я так больше не могу… — плачет она, утыкаясь в мою грудь. — Я боюсь, Кир… Я устала от этого…

— Просто побудь со мной, — перехватываю её на руки и сажусь на кровать, убаюкивая её, как маленького ребенка, который разбил коленки об асфальт. — Я всё решу. Тебе нечего больше бояться…

Я убью этого ублюдка! Выдеру из груди сердце и скормлю дворовым псам!

Глава 22. Справедливость

Василиса:

Я просыпаюсь от головной боли. Едва открыв глаза, щурюсь от солнечного света, который бьет яркими лучами в моё окно. Привстав на локти, замираю, обнаружив Кирилла в кресле рядом с кроватью, который задремал.

Желудок болезненно скручивает от осознания, что теперь он всё знает. Стыдно, что всё произошло под алкоголем, но какая-то часть меня со спокойствием выдыхает. Мне стало легче. Держать всё это в себе дерьмо оказалось мне не под силу… Тяжелый груз тянет меня на дно.

Едва я ставлю ноги на пол, зашуршав одеялом, Кирилл вздрагивает и подрывается. Замечаю, что он сонный и бледный, а ещё Кир не решается ко мне подойти, держа дистанцию.

Я в смятении и каком-то замешательстве. Вроде как хочется, чтобы он подошёл, обнял и утешил меня, но с другой — хочется спрятаться и больше не смотреть в его пронизывающие глаза…

— Как ты себя чувствуешь? — первым начинает разговор, потирая сонные глаза.

От меня не скрывается то, что он садится обратно в кресло, отчего болезненно колит в груди. Он не собирается ко мне подходить. Теперь он брезгует? Теперь я недостаточно хороша? Это было очевидно!

— Не плохо… — растерявшись, сижу, не двигаясь. Взгляд отвожу, ощущая себя никчемной и грязной. — Послушай… То, что я вчера наговорила… Не бери в голову. Всё в порядке. Алкголь, знаешь ли, та ещё дрянь.

Его глаза темнеют, а по лицу пробегает зловещая тень недовольства. Что я опять не так сказала? Да, из-за моих слов я втянула его в свои проблемы, но он не должен в это вникать. Зачем ему это? Я этого и сама не хочу.

— Ты наконец-то заговорила о проблеме. Сегодня придёт психолог, — охрипшим голосом говорит Бессонов, вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники кресла. Злится? Сдерживается? Он себя ведет слишком странно и спокойно. — Тебе нужно выговориться и как можно скорее.

Опешив от такого решения Бессонова, которое больше похоже требование, я забываю все слова.

— Не спорь со мной, пожалуйста. Тебе не стоит больше ни о чём волноваться, но ты должна понимать, что об этом стоит говорить, — припечатывает он меня. — Этот якорь не позволит тебе сдвинуться с места, если ты не решишь проблему.

— Я не больная, чтобы нанимать психолога, — шепотом отзываюсь.

— Но ты с уверенностью доводишь себя до этого состояния, — он немного поддается вперед и склоняет голову, прерывая зрительный контакт. — Тебе нужна помощь и теперь отрицать это бессмысленно. Эта тварь тебя больше не побеспокоит и не прикоснется. В этом будь уверена. Но сейчас ты должна позаботиться о своем психологическом здоровье и написать заявление о домогательстве.

Я с ужасом смотрю на Кирилла, который, видимо, продумывал план действий целую ночь. Только его план мне категорически не нравится. Я не хочу это с кем обсуждать, не хочу давать огласку и не хочу больше участвовать в этой грязной истории. Не смогу. Это не для меня. Я просто хочу это всё забыть, как страшный сон и жить дальше, как раньше…

— Ты не можешь за меня всё решать, — нахожу в себе силы для сопротивления.

— Могу. Могу, потому что ты мне важна, и я хочу о тебе позаботиться. И я должен это сделать, даже если тебе самой на всё плевать. Вздумала смолчать о том, что подверглась насилию? Я тебе этого не позволю. Он должен быть наказан и желательно — по закону.

— В тебе говорит сейчас забота или ненависть и соперничество? Мне это не нужно, и я не стану больше участвовать в ваших личных разборках, — резко встаю, но голова кружится и меня ведет в сторону.