Буратино. Правда и вымысел…

— Ах, ах! Какое горе! Как я напуган и расстроен. Сын алкоголика, дебил с дурацким именем Пиноккио, не будет со мной общаться. Как я это переживу?

— А вот и не буду общаться, — твёрдо заявил мальчик, — и назло вам сейчас опять начну мести. И всю пыль загоню к вам под комод.

— Ну ладно, ладно, — примирительно произнёс синьор Говорящий Сверчок, — какой ты, однако, принципиальный.

— Будьте так любезны впредь, синьор Говорящий Сверчок, не обзывать моего папу обидными словами.

— А что ты за него так заступаешься? — спросило насекомое, — он вот как с тобой обходится. Ты только на свет появился, а он уже тебя отлупил. Имя, опять же, дал какое-то дурацкое, а пожрать не дал. А ты за него горой.

— Извините, что я вам это говорю, — твёрдо произнёс Пиноккио, — но мне кажется, что наши отношения с отцом никого, кроме нас, не касаются. И с вашей стороны очень неприлично подслушивать.

— А что мне ещё делать? — взвизгнул от возмущения Говорящий Сверчок. — Тут с самого утра творится какой-то бардак, невольным слушателем которого я являюсь. Сначала скандал с девкой, потом воспитательный процесс с тобой, а я всё это выслушиваю. Что же мне, по-твоему, уши затыкать? Так мне их придётся заткнуть на всю оставшуюся жизнь.

— Хорошо, я не могу обвинить вас в том, что вы подслушиваете нарочно, поэтому оставим этот разговор.

— Оставим, — согласился Говорящий Сверчок.

Пиноккио некоторое время молчал, размышляя о чём-то своём, а затем попросил:

— А не затруднит ли вас, синьор Говорящий Сверчок, вылезти из-под комода?

— Зачем это? — подозрительно поинтересовалось насекомое.

— Мне было бы очень любопытно на вас взглянуть.

— А веником драться не будешь?

— К чему же мне бить вас веником? Я надеюсь, что мы будем добрыми соседями.

— Ладно, — донеслось из-под комода, и из темноты вылезло насекомое.

— О, Господи, — Пиноккио даже отшатнулся, увидев его.

— Что такое? — поинтересовался Говорящий Сверчок.

— Ну какой-то вы… — мальчик не подобрал нужного слова.

— Какой? Какой я? — насекомому было явно не безразлично мнение мальчика по поводу своей внешности.

— Какой-то вы непрезентабельный, — пытаясь смягчить ситуацию, произнёс Пиноккио.

— На себя посмотри, — обиделся Говорящий Сверчок и залез под комод обратно, — чучело деревянное, а туда же, рассуждает ещё…

— Не обижайтесь, я…

— Молчи, деревяшка, тоже мне, верх эстетического наслаждения. «Непрезентабельный», видите ли. Умник выискался.

— Я не хотел вас обидеть, уважаемый Говорящий Сверчок, — горячо произнёс Пиноккио, — и в мыслях не было. Просто я представлял вас иначе.

— Ладно, парень, в общем, я не в обиде. Я и сам себе не очень-то нравлюсь, если честно. Только за то, что ты меня обидел, ты уж, пожалуйста, пыль из-под комода не выметай. Договорились?

— Договорились, — согласился мальчишка и принялся подметать дальше, — синьор Говорящий Сверчок, а давно ли вы тут живёте?

— Да нет, года три.

— А где жили до этого?

— О, — в голосе Говорящего Сверчка прозвучала сладкая истома, — до этого я жил в офицерском клубе.

— Да вы что? — Пиноккио даже перестал подметать. — Как интересно. А почему вы оттуда ушли?

— А, — Говорящий Сверчок, наверное, даже махнул одной из своих лап в разочаровании, — это всё из-за этих идиотов, тараканов.

— Вы что, с ними не ладили?

— Да нет, в общем, ладили. Не смотря на то, что они — законченные тупицы.

— Что же произошло?

— Вот тупые они, хоть кол на голове тещи. Сколько раз этим дуракам повторял: господа тараканы, будьте сдержанны в своих сексуальных порывах, будьте благоразумны, не размножайтесь с такой быстротой и в таких количествах. Я, конечно, понимаю, это дело приятное, но они меня не слушали.

— И что же?

— Тупые болваны отвечали: ты в нашу демографическую политику не лезь, а то мы тебе морду набьём.

— И чем же дело кончилось?

— А чем же это могло кончиться? Конечно тем, что господам офицерам осточертело вылавливать из супа этих ослов, этих демографических хулиганов. И они вызвали санэпидемстанцию. Те приехали и всё залили дустом.

— Какой ужас!

— Ужас — это не то слово. Представь себе, дружок, тысячи и тысячи дохлых тараканов и столько же ещё умирает. Плачут лежат, лапками шевелят, их тошнит. Они и так-то противнее меня, а тут ещё и блюют. Короче, картина — не приведи Господи. Я им говорю: «Ну что, достукались?» А они отвечают, какие же упрямые: «Размножались, мол, и будем размножаться».

— Какие стойкие, — восхитился мальчик.

— Да, в этом плане стойкости у них не занимать. А вообще существа они неприятные, суетливые какие-то, вечно голодные и грубые, что твой папаша.

— Не надо о папе, — предостерёг его Пиноккио, — лучше расскажите мне о господах офицерах.

— Офицеры, — мечтательно произнёс Говорящий Сверчок, — офицеры — это да! Это люди с большой буквы. И мундиры у них красивые, и люди они весёлые, только, по-моему, абсолютно бесполезные.

— Как это?

— Ну, все люди что-то делают, работают, что-то производят. Вот, к примеру, твой бестолковый папаша, и тот на шарманке играет, людям радость приносит или, к примеру, доносы строчит. Тоже дело полезное.

— Не надо про папу, — напомнил мальчик.