Буратино. Правда и вымысел…

— Подумает он, — тут же сменила тон Джульетта, — видала я таких думальщиков, и где они — нетути: кто помер, кто в тюрьме.

А Буратино тем временем пошёл к Джузеппе, а лёгкий ветерок доносил до него зычной голос тётки Джульетты:

— Подумает он, видите ли, дурень — думками богат, чурбан носатый, лучше б денег дал, а то понавыдумывают себе фамилий, что не выговоришь, а денег не дают.

Пиноккио без труда нашёл улицу Такелажников, и там ему сразу сказали, где живёт синьор Фальконе. Вернее, почти сразу.

— Синьор, а где здесь проживает некий гражданин Фальконе? — спросил Буратино старичка, что сидел и грелся на солнышке, рядом с симпатичным домиком.

— Эй, Марио, — звонко крикнул дедок вместо ответа, поднимая глаза к окну на втором этаже.

— Ну что вам, папа? — донеслось из открытого окна. — Что не сидится? Или вас опять в туалет вести, а то сидели бы спокойно, грелись.

— Марио, тут какая-то сволочь спрашивает этого скота Фальконе, — пояснил старичок.

— А палка при вас, папа? — спросил невидимый Марио.

— Кончено, при мне.

— Ну, так врежьте ему сами, папа, я всю ночь работал, могу я хоть днём поспать!

— Я и хочу ему врезать сам, но он больно далеко стоит, — продолжал орать дедок, — ты бы вышел, сынок, подвёл этого мерзавца поближе.

— Папа, я же час назад положил вам три камня рядом.

— Так молочник уже два раза проезжал на своём осле.

— Ну, так посидите хоть час спокойно, дайте мне поспать, — взмолился Марио.

Старичок тяжело вздохнул, озираясь вокруг, и потом обратился к Пиноккио:

— Мальчик, а не мог бы ты дать мне вон тот круглый булыжник?

— Мог, — сказал Буратино, — только вы сначала покажите мне дом Фальконе.

— Да вон он, третий дом по этой стороне, — сказал дедушка, — ну, давай сюда камушек.

Но Буратино не дал ему камушка, а пошёл к Фальконе, даже не слушая, что там звонко выкрикивает дедок. Вскоре мальчик подошёл к обшарпанному дому с хлипкой дощатой дверью и постучал в неё. Постучал и, вздрогнув, отскочил от двери, так как из-за неё донёсся душераздирающий истерический вопль:

— Отойди, убью, живым не дамся, где наша не пропадала.

— О, Господи, — перевёл дух Буратино, — Фальконе, что ты так орёшь, идиот? Напугал до смерти.

— Кто это? Ну-ка встань правее, я тебя не вижу, — донеслось из-за двери.

Буратино послушно встал правее и несколько секунд ждал, пока глаз Фальконе мигал из щели в двери.

— А-а, это ты, вестник смерти? — с пафосом спросил Джузеппе. — Уйди, а то у меня полено есть — убью.

— За что? — удивился Пиноккио.

— За то, — зло сказал Фальконе, — ты думаешь, я не знаю, что за мной следят?

— Кто? — опять удивился Пиноккио.

— А то ты не знаешь? Французский моряк, три дня назад как-то очень подозрительно спросил у меня закурить.

— И что же? — поинтересовался Буратино. — Чем всё закончилось?

— Я еле сбежал. А позавчера по нашей улице прошёл полицейский, всё вынюхивал да выглядывал.

— Так они же везде ходят, подумаешь, полицейский.

— Не подумаешь, а прошёл. Два года на нашей улице ни один полицейский не появлялся с тех самых пор, как Антонио Тато убил свою жену, а тут вдруг расходились туда-сюда. Или ты думаешь, я — дурак? Я вас насквозь вижу. Либо и тачку для меня уже приготовили?

— Нет, — сказал Буратино, — и не думали даже.

— А зачем тогда пришёл?

— Зарплату принёс.

— Врёшь.

— Не вру, — сказал Пиноккио и достал из кармана пятисольдовую монету, — вот.

— А зачем тогда полицейский ходил?

— Открывай, поговорим.

— Ладно, — сказал Джузеппе, открывая дверь и впуская мальчика, — но так и знай — у меня полено.

Буратино вошёл, протянул монету, а затем осмотрелся. Видок был в комнате так себе: кровати вообще нет, стол из бочки, стулья из ящиков, на полу матросский тюфяк и завершала интерьер самодельная печка-буржуйка.

— Версаль, — саркастически заметил Пиноккио.

— Чего? — не понял Джузеппе.

— Обстановочка, говорю, спартанская у тебя.

— Да ладно тебе. Ты лучше скажи, зачем тут полицейский шлялся?

— Простая формальность, проверочка.

— Ну и что решили?

— Решили взять тебя в штат, — не моргнув глазом, соврал Пиноккио.

— А не врёшь?

— Если б врал, денег бы не принёс.

— Ну и славно, — вздохнул Фальконе, — а то я тебя уже поленом хотел…

— Горячишься, а в нашем деле горячка вредна, — сказал Пиноккио, усаживаясь на ящик-стул.

Фальконе откинул полено и тоже сел. Сел и горестно обхватил голову руками:

— Несчастный я человек, горе ходячее, не везёт мне в жизни.

— Что случилось? — поинтересовался Буратино.

— Всю жизнь у меня так: то пить можно, да денег нету, а теперь и работа есть, и деньги, зато пить нельзя под страхом смертной казни. Ведь если выпью, то обязательно разболтаю про новую работу и повезут меня вскоре в тачке, расчленённого.

— А зачем тебе рассказывать о своей работе? — спросил Пиноккио.