Буратино - правда и вымысел. Часть 3. Чугунные крылья Икара

Девушки смотрели на него с интересом, пока он расплачивался, ожидая, чем это кончится. А когда деньги были уплачены, Буратино галантно преподнёс золотистую коробочку с кокосовой пудрой своей мечте:

— Прошу принять в знак восхищения.

— Ах, оставьте, — сделав над собой усилие, произнесла красавица и даже чуть-чуть отвернулась от дарителя.

Тут подошёл Рокко и внёс свою лепту в разговор:

— Бери, чего корячишься, на халяву же.

Буратино посмотрел на приятеля осуждающе, и тот, пожав плечами, отошёл.

— Сударыня, отчего же вы не берёте пудру? Как так? Вы надо мной насмехаетесь.

— Зачем же насмехаюсь? Просто я не беру подарки от незнакомцев.

— Тогда разрешите представиться: Пиноккио Джеппетто. Покорный ваш слуга.

— Пиноккио, хи-хи, — засмеялись девушки, — вы нас за дурочек держите, таких имён не бывает.

— Как же-с, не бывает. А вот как вас, сударыня, зовут?

— А вам-то что за дело? — надменно спросила кареглазка.

— А вот есть мне до вас дело.

— Да что же вам за дело до меня, или я какая-нибудь особенная?

— А вот особенная.

— Какая же я особенная? Самая обыкновенная. Что же во мне такого особенного?

— Всё. Всё и глаза, и, простите, грудь у вас просто божественная, я такого идеала в жизни не видел. Это просто совершенство.

Подружка кареглазки снова прыснула в кулачок, а она сама покраснела от удовольствия и возмущения сказала:

— Нахал, я сейчас уйду.

Но всё это было женской игрой, девушку манила пудра из кокоса и сладкоречивый, прилично одетый молодой человек.

— Ах, я не хотел вас обидеть, простите, — не смутился Буратино, — зато теперь у вас есть повод взять эту замечательную пудру. Возьмите её в знак примирения. Считайте, что это компенсация за то оскорбление, которое я вам нанёс, поверьте, непредумышленно.

— Ну ладно, — сказала девушка, смягчаясь, — Жу-жу, как ты думаешь, взять ли мне у этого синьора пудру?

— Бери, — не размышляла долго подруга.

— Ну хорошо, — произнесла кареглазка, и цепкие пальчики впились в коробочку. Эта коробочка очень нравилась ей.

— Сударыня, а могу ли я узнать ваше имя? — спросил Пиноккио.

— Зачем же вам? — продолжала упрямствовать девица, игриво улыбаясь.

Но Буратино уже раскусил эту игру и понял, что надо быть настойчивым.

— Чтобы шептать его бессонными ночами и тосковать в унылом одиночестве.

— Вы сердцеед, и порядочной девушке нужно вас сторониться подальше.

— Неправда, вы меня очень плохо знаете. Я чист душой и помыслами и никогда в жизни не касался ни одной женщины. Потому что однажды увидел вас и храню ваш образ у себя в сердце.

— Ах, знаю, сударь, знаю. Мне маменька говорила, что есть очень опасные для молодых барышень синьоры. Своими речами они могут заморочить даже зрелую женщину, не то что юную девушку. Вы из таких.

— Нет.

— Да, не отпирайтесь.

— Да нет же.

— Не спорьте.

— Назовите имя, или я стану на колени и буду ползти за вами до самого вашего дома.

— Штаны попортишь, — вставил зевавший от скуки Чеснок, и девушки засмеялись.

— Мне плевать на штаны, мне плевать на мою постылую жизнь, я кончу с собой!

— Ах, как романтично, — вплеснула руками Жу-жу, — прямо как в романе.

— Ну хорошо, сударь, я уступлю вашей настойчивости, — произнесла кареглазка, — меня зовут Рафаэлла.

— Рафаэлла, — выдохнул Буратино с наслаждением, — ваше имя соответствует вашей красоте.

— Нам пора, — сказала Рафаэлла, — а то маменька будет браниться.

— А есть ли у меня шанс увидеть вас снова? — с надеждою спросил Пиноккио.

— Сударь, вы требуете от меня слишком много, — обрезала девица.

— Но для меня нет жизни без вас.

— До свидания, — сказала кареглазка и направилась к выходу. Но она надеялась, что синьор Пиноккио кинется за нею следом, чтобы вымаливать свидание. Но он оказался умнее, Буратино ухватил за локоть Жу-жу и зашептал ей на ухо:

— Ах, Жу-жу, моя жизнь зависит от вас. Скажите мне адрес вашей подруги, и я сделаю всё, что вы только захотите.

Приятная близость молодого и состоятельного и столь решительного человека взволновала молодую женщину и, возбуждённо дыша, она сказала:

— Она живёт рядом со мной.

— А где живёте вы?

— Я живу на Вишневой, дом девятнадцать.

— Ах, Жу-жу, я ваш должник.

Он отпустил девушку, и та поспешила догнать подругу.

Рокко Чеснок облегчённо вздохнул, когда девицы покинули магазин, и произнёс:

— Слава Богу, я думал, вы до вечера будете трепаться.

— Ну и как она тебе? — спросил Буратино, надеясь услышать восхищение в ответе приятеля. А то тупо спросил:

— Кто?

— Кто-кто? — передразнил Буратино, — лошадь одноглазого извозчика, вот кто. Рафаэлла, конечно.

— Ну сиськи у неё ничего себе, нормальные, — резюмировал Чеснок.

— «Сиськи нормальные», — опять передразнил его Пиноккио, — неромантичный ты, Рокко, человек. Нет, неромантичный. Сухарь. Разве можно так говорить о столь возвышенных, столь воздушных созданиях?

— Да не люблю я их, фифочек этих, корчат из себя невесть что. Такие они модные, аж зло берёт. А я голову даю на отсечение, когда ты её разденешь, там будет то же самое, что и у любой слободской девчонки. А поглядишь на них, так подумаешь, что там, под юбкою у них, всё из золота да серебра.