— Знаю-знаю, вы оппозиционер. Вы не согласны с финансовым и политическим курсом существующего режима, — спокойно сказал Буратино и уже громче добавил: — надеюсь, все присутствующие слышали заявление этого синьора?
Немногочисленные присутствующие заспешили доесть и позвать официанта, никому не улыбалось влипнуть в политическую историю.
— Да что же вы так орёте, синьор клиент? — боязливо озираясь, спросил трактирщик, чувствуя, что ситуация складывается неприятная, и пряча палку за спину. — Зачем же вы так? Я со всей лояльностью.
— С лояльностью? — удивился Буратино. — А как насчёт бумажных денег, ведь это вам не фунт изюму, отказаться от казначейских билетов, мало того, говорить о них в презрительной форме — это знаете ли… — Буратино погрозил трактирщику пальцем, — понимаете, чем пахнет?
— Знаете что, синьор хороший, — произнёс хозяин заведения, переводя дыхание, — вы идите по своим делам, идите. А платить ничего не надо, ни ассигнациями, ни золотом, считайте, что отобедали за счёт заведения. То есть на халяву.
— Только не надо этих дешёвых одолжений, — назидательно сказал Буратино, — мы не нищие и не бродяги какие-нибудь.
— Я со всем сердцем, — уверял ребят трактирщик, прижимая дубинку к груди. — Я с лояльностью и уважением. Только уж вы идите, от греха.
— Ладно, — смилостивился Буратино, — пойдём, но это в последний раз.
— И папирос дай, — добавил Чеснок.
— Ну вот, — произнёс Пиноккио, когда они вышли на улицу, — сэкономили тридцать шесть сольдо.
— У него всё так дорого, — отвечал Рокко. — Порции маленькие, а такие дорогие, и папиросы дал самые дешёвые, гад.
— Раз нам удалось немного сэкономить, пойдём что-нибудь себе купим, — предложил Пиноккио.
— А что? — спросил Рокко.
— Я хочу новый пиджак, этот ты мне прострелил ведь, да и брюки уже коротки слишком, да и обувь нужна.
— Говорил тебе — бери на вырост, вон у меня всё впору. Поэтому мне ничего не нужно.
Глава 17
Встреча с мечтой
Тем не менее, приятели отправились в приличный магазин. Там Буратино выбрал себе новые брюки, пиджак, жилет, туфли и шляпу. А также всякие мелочи. А Чесноку неожиданно приглянулся белый шёлковый шарф и, покрутившись в нём перед зеркалом, Рокко решил, что шарф необыкновенно хорошо гармонирует с его длинным кафтаном и особенно с картузом. И приобрёл его.
Всех покупок получилось почти два цехина — магазин-то был недешёвый. А приказчик, человек экономически грамотный, без колебаний и с улыбкой вежливости принял пятицехиновую банкноту и стал отсчитывать сдачу. А Буратино вертел в руках великолепные перчатки, подумывая, не приобрести ли и их, и вдруг увидел… Нет, это было не видение. Это была она. Да-да, это была его кареглазка. Она по-прежнему носила белое, но она повзрослела и сейчас стояла перед манекеном, обсуждая с подружкой фасон платья.
Голоса её наш герой не слышал, так как в ушах у него шумело. Но он прекрасно видел завитки волос, выбивающиеся из-под шляпки, покрупневшие округлости груди и маленькие изящные руки, сжимающие летний белый зонт. А её глаза! Что это были за глаза, крупные вишни, а не глаза. Их взгляды встретились на какое-то мгновение, и его словно обожгло, аж в пот бросило от таких глаз. И он тяжело выдохнул воздух, как будто не дышал минуты три, и застыл в нерешительности.
В молодом мозгу молодого мужчины назидательно звенело: «Не время, не время крутить романы. Твоя жизнь на волоске. Потом, потом». Но он не хотел никаких “потом” и поэтому сказал:
— Никаких “потом”.
— Чего? — не понял Рокко.
— Сдачу забери, — через плечо кинул Буратино и нетвёрдым шагом двинулся к девице. В его голове роились фразы, которые были удобны для начала разговора с дамой. То были и ничего не значащие фразы, и весёлые. Они соответствовали разным стереотипным поведениям: и лёгкому сарказму, и галантному уважению, и страстному обожанию. Буратино выбрал одну из них. Она звучала так: «Как приятно в нашем захолустье встретить девушку, которая имеет столь тонкий вкус. В этой шляпке вы просто неотразимы». Эту фразу нужно было сказать чуть холодно, даже с капелькой надменности, и поэтому Буратино сказал, вылупляя глаза:
— Здрасьте, я вас давно заприметил. Вы ещё та штучка.
Кареглазка и её подружка прыснули в кулачки, игриво забегали глазками, и она ответила бархатным голоском:
— Ах, оставьте, я не знакомлюсь на улице с незнакомцами. Пойдём, Жу- жу, посмотрим пудру.
— Ну отчего же, — глупо сказал Буратино, проклиная себя за идиотизм, — отчего же не знакомитесь? Или я босяк какой-нибудь?
— Фи, — хихикнула кареглазка, — вы не босяк, только мне с вами знаться не к лицу. — И добавила, уже обращаясь к продавцу: — Покажите мне пудру, вон ту, в золотистой коробочке.
— Конечно, — улыбнулся продавец, — последний, так сказать, крик! Париж! С добавлением кокосовой пыли.
— Ах, какой чудный оттенок, — восхитилась девушка, разглядывая пудру, — да, Жу-жу?
— Необыкновенно хороша, — согласилась подруга.
— Сколько стоит? — спросил Буратино.
— Тридцать сольдо.
— Я беру, — сказал Пиноккио.