Буратино - правда и вымысел. Часть 3. Чугунные крылья Икара

— Чезаре, что из нашего класса, говорит, что проковырял в стене женской бани две дырки. А там прачки моются, шлюхи и другие бабы разные. И даже жена станционного смотрителя. Чезаре говорит, что они с пацанами каждый день ходят смотреть. Может, сходим?

— Ну, давай, — согласился Буратино.

И они пошли. Конечно, с мыслями о кареглазке никакая баня сравниться не могла. Но, тем не менее, баня с голыми женщинами, а уж тем более с женой станционного смотрителя, это интересно.

— Фернандо, следи за дорогой, — отдал последнее приказание Чеснок, и приятели направились к бане.

Там они встретили четверых завсегдатаев банных зрелищ, главным из которых был их одноклассник Чезаре.

— Хорошо, что вы пришли сегодня, — улыбался тот, чувствуя себя радушным хозяином.

— Почему? — поинтересовался Буратино.

— Как почему? — удивился такой неосведомлённости Чезаре. — Сегодня же среда.

— Ну, и что с того? — спросил Рокко.

— Так по средам сюда ходит сама мадам Делино, жена станционного смотрителя.

— И что же в ней такого особенного? — полюбопытствовал Пиноккио.

— Ну, так не простая же баба, — объяснил Чезаре, — она — дама! — это слово в устах одноклассника звучало очень веско. — У неё шляпа есть с перьями и перчатки.

— Это точно, — вставил Рокко, — я её видел. Это не прачка какая-нибудь.

— Красивая? — спросил Пиноккио.

— Ну, не то чтоб уж очень, — произнёс специалист по женской красоте,

— есть, конечно, и покрасившее, но зато барыня настоящая. Она даже сама не моется, её служанка моет и ногти ей на ногах стрижёт.

— Да иди ты?.. — не поверил Чеснок. — Неужто сама не моется?

— Вот тебе крест, — перекрестился Чезаре. — Нипочём сама не намыливается, — и добавил многозначительно: — Во всех местах её девка мылит.

— Ух, — волнительно выдохнул Рокко. — Хорошо, что мы с тобой сегодня пришли. Да, Буратино?

— Ага, — кивнул Пиноккио, которому тоже хотелось посмотреть на раздетую даму. Он даже забыл о своей кареглазке.

— Ну что? Пойдём, что ли, — торопил Чеснок.

— Можно, конечно, да только сейчас там прачки да торговки, — сказал Чезаре, — а мадам Делино всегда к двенадцати приходит.

— Давай хоть тогда на прачек посмотрим, — настаивал Рокко.

— Давай, — отвечал одноклассник, — тем более что сегодня моя любимая прачка моется, я на неё всегда хожу.

— Красивая? — спросил Буратино.

— Красавица, — отвечал Чезаре. — Сама худая такая, стройная, а сиськи — во! — Чезаре провёл рукой в районе брючного ремня. — По пояс болтаются, загляденье.

Мальчишки через дыру в заборе пролезли в заросший бурьяном, почти одичавший яблоневый сад. Затем по старой яблоне они влезли на карниз второго этажа общественной бани и аккуратно, чтобы не свалиться с пятиметровой высоты, пошли по этому скользкому от вечной банной сырости карнизу.

— Тут навернуться можно из-за этих баб так, что шею сломаешь, — комментировал их движения Рокко.

— Запросто, но что не сделаешь ради женщин, — отвечал ему Буратино.

— Это точно, — согласился Чезаре, — я уже четыре раза отсюда падал.

— И всё равно лезешь? — усмехнулся Пиноккио.

— А что делать, — отвечал одноклассник, — тянет меня к красоте. Охота, как говорится, пуще неволи.

— Да ты, я смотрю, неисправимый романтик, — опять усмехнулся Буратино.

— Есть мальца, — согласился Чезаре. — Только теперь тихо, говорить нельзя. Услышат — кипятком обварят.

— А тебя либо уже обваривали? — шептал Буратино, усмехаясь опять.

— Два раза, — говорил любитель женщин. — Один раз сильно.

— Ты мужественный человек, Чезаре. Как говорится, безумству храбрых пою я песню.

Буратино дружески и восхищённо смотрел на своего скромного в жизни одноклассника и удивлялся его устремлённости.

— Ну ладно, пришли, — прошептал Чезаре, — вот дырки, любуйтесь.

Пацаны заглянули в щели, проделанные в дощатой стене, и тут же с головой ушли в мир пара, тазиков и сказочных гурий.

— Ух ты, — прошептал Рокко, — вот это зад.

А Буратино ничего не шептал, он любовался первый раз в жизни обнажённым женским телом, вернее, женскими телами. Тем более что полюбоваться было чем. Можно было выбрать тело на любой вкус. Тем более что женщины не были обрамлены ложной стыдливостью и в санитарно-гигиеническом упоении принимали самые невообразимые лирические позы. Здесь были и молодые женщины, и зрелые, и совсем ещё девочки. Они были худые и толстые, высокие и не очень, грациозно стройные и благодатно роскошные. И единственное, что объединяло всё это многообразие, так это нагота и полное отсутствие какого бы то ни было стеснения.

Буратино как старый опытный врач уже через полминуты лицезрения сего роскошества определил у себя учащение пульса и повышение кровяного давления. «Женщина — забавная штука», — улыбаясь, думал он и слушал, как от удовольствия шипит Чеснок. Сам же Пиноккио с удовольствием наблюдал за молодой девушкой, изящной и стройной, мывшей голову. Она сидела на лавке в свободной и не лишённой грации позе. Все её движения отзывались волшебно волнующим колыханием её круглой груди. А на правом бедре тёмным пятном красовалась наколка.

— Хороша, — сухо констатировал Буратино, — необыкновенно хороша.