Бурелом

Бригада Заварухина — 89 куб.

Бригада Сорокина — 78 куб.

— Я же вам говорил, опозоримся, — бурчал Виктор, тыча пальцем в тетрадь.

— Не тычь, запачкаешь, — спокойно перебивал Тося. — С горячей головы умного дела не решишь…

— Умники, — возмущался Виктор. — Д и п л о м а т ы…

Николай в таких случаях отмалчивался. Анатолий участвовал в разговорах постольку-поскольку. Платон чувствовал себя виноватым. Виноватым потому, что это соревнование как будто не трогало ребят, они принимали его как должное. Так иногда бывает на собраниях — тянет человек руку лишь потому, что другие так поступают. А что к чему — не его дело: пусть начальство за нас думает, на то их и поставили, чтобы они думали… Впрочем, о начальстве он меньше всего думал. Он думал о том положении, в которое попал из-за своего дурацкого характера — ни в чем никому не уступать… Но Виктор был прав: чтобы победить Заварухина в соревновании, надобно было не только желание, и даже умение, надо было нечто большее.

Платону иногда хотелось похвалиться дедом. Рассказать о нем всему миру — вот он какой!..

Сизов вызвал меня, как видно, для последнего разговора. Он был чем-то расстроен и зол, все время нервно расхаживал по землянке. Я не мог не заметить, что перед моим приходом между ним и бородачами произошла крепкая перепалка. Бородачи сидели красные, как вареные раки, и не глядели друг на друга.

На сей раз со мной долго не церемонились. Кончилось тем, что один из бородачей подошел и ударил меня по лицу. Молотил до тех пор, пока не вышиб сознание. Иуды! Окатили ключевой водой. Пришел в себя — глаз не могу открыть — заплыл, рот полный крови. Выволокли на улицу. Режет глаза — солнце, пахнет цветами и так хочется жить… Сынишку бы вырастить. Меня на ноги поставили. Чувствую, сейчас упаду. Подхватили под руки… Расстрелять, видно, решили публично. Из землянок, как черви, выползали люди, скалили зубы, плевались, подонки…

«Санька возвращается», — говорит кто-то за спиной.

«Санька, чертов брат», — шепчу я. Шепчутся и они. Слышу, кажется Сизов: «Уведите, быстро…»

Все, прощай сынишка, жена, прощай мама… Я не верю, будто смерть можно принять вот так — не сожалея, с вызовом. Жизни всегда жалко, и смерть всегда страшна. Не хотят при брате расстреливать. Толкают в спину… Все, как во сне. Поддерживают под руки — здорово, гады, изуродовали. Стараюсь разодрать напухшие веки. Справа идет тот, кто флягу с водой и жрать в землянку сунул… Оборачиваюсь к нему, воротит морду. Это хорошо, когда хоть малость в человеке есть совесть… Напарник — сущий дьявол. Этот не промахнется.

— Жалко дядьку, — говорит тот, что идет по правую сторону.

— Таких вешать надо, а не жалеть, — отвечает другой. — Хватит иттить, давай кончать…

Поставили спиной к дереву. А тайга-то, тайга как пахнет!..

Выстрел. Падаю в бездну. Все. Никогда не думал, что так просто умирать.

3