Буреполомский дневник

Выродок, не дающий мне жизни в проходняке и ходящий по моим ногам, сговаривался днем с другим выродком – Сапогом – о том, что вечером они поменяются местами. Т.е., Сапог переедет сюда, в проходняк ко мне. Конечно, лучше и спокойнее жить от этого мне не станет. Из огня да в полымя, как говорится... Одно радует: Сапог через 2 месяца, 22 декабря, освобождается, а этому, нынешнему, – еще сидеть года 2. Но и кто ляжет после Сапога на его место – тоже неизвестно, и как бы жизнь в проходняке не превратилась в один сплошной кошмар, как в том году. (Помню, мне надо ужинать, лезть за едой в баул и готовить ее – а в проходняк набилось человек 10 подонков, из которых 4, кажется, играют в карты на табуретке, поставленной посреди проходняка, а остальные наблюдают за ними. Ни войти, ни выйти, ни встать со шконки, ни повернуться, ни шевельнуться. И когда закончат – черт их знает...)

22.10.08. 11–17

Обмен 2–х подонков местами и проходняками пока что не состоялся, – м.б., не состоится и совсем. Скорее всего, это был треп пустой. Так что молодое, наглое хамство в проходняке продолжается, цветет и пахнет вовсю.

Ничего, в общем–то, не происходит. С воли вести не слишком утешительные. Поедет ли Паша ко мне на свиданку, так до конца и не ясно, хотя он обещает. Может получиться накладка – ему надо еще успеть приехать в Москву из своего Торжка и купить билет.

Побрился. Положенных мною самому себе 10, даже 9 дней с прошлого бритья еще не прошло (положены они в целях экономии бритвенных станков), но 28–го, перед свиданкой, по любому надо будет еще раз бриться, т.к. идти небритым через вахту крайне нежелательно.

Кто бы знал, черт возьми, как здесь тяжко и тошно, как отвратно и тоскливо просыпаться тут, в бараке, еще затемно, по утрам, перед подъемом, – хотя уже вроде и попривык маленько, уже 3–й год заключения и 2–й – в этом самом бараке. Но тошно – сил нет!.. Омерзительно настолько, что не хочется жить, – лишь бы не начинать этот заранее ненавистный проклятый день, известный загодя уже наизусть, – кроме разве что возможных в любой момент неприятностей, выговоров, “закусов” с местными дебилами (вроде как тогда в ларьке) и т.п. И больше всего мучает вопрос: будет ли за это какое–то воздаяние, компенсация, или это все зря, путь в никуда, и мне суждено унести в могилу память о пережитых здесь – в этом бараке и в этой стране – унижениях и мытарствах? Конечно, не от меня зависит воздать им всем по заслугам за это; но несомненно и другое: от моих усилий, от приложения всей моей энергии и сил для расплаты, для возмездия, для разрушения дотла, в пыль, этого проклятого государства, – тоже зависит не так уж мало. И я приложу для этого все силы, – даже и отсюда по возможности, но главное – когда выйду отсюда (если мне это суждено). Клянусь!

Сегодня предстоит опять ларек. Надо идти – хлеб нужен и лапша, а кроме этого – уж что будет, от консервов до сока. Раньше “предстояла”, как заведомо тягостное и неприятное событие, одна баня (ну, кроме шмонов, но они нерегулярны). А теперь еще и вот это тоже тяжело и неприятно “предстоит”, – очереди, попрошайки, духота, глупейшая, но с важным видом читаемая блатными мораль о святости “общего”, и т.д.

16–10

...Но на сей раз они буквально одолели!.. Началось это еще в бараке, до обеда, почти сразу после проверки. Одно такое молоденькое, прыщавенькое “общее” из высшей блатной категории подошло насчет чая и конфет. Я сказал, что не знаю, как там все сложится, видно будет на месте. Потом оно еще подходило и узнавало пару раз в самом ларьке. А под конец, встретив меня чуть ли не в самых дверях барака и узнав, что на сей раз у меня (как они говорят) “не срослось”, – поохало и грустно спросило, нет ли у меня конфет – попить чаю. У меня для него конфет не было (для таких вообще редко что бывает у нормальных людей). Разумеется, не подлежит никакому сомнению, что, как оно же уверяло меня и в этот, и во все прошлые разы (и не оно одно), купить что–либо оно просит никоим образом не для себя, не подумайте, а только и исключительно “на общее”...

А из дома меж тем тогда же, перед обедом, пришли вести очень мрачные. Единственный ученик, пока что найденный матерью, уезжает с 5 ноября на 25 дней в командировку. Так что, если не найдутся до тех пор новые, – кроме пенсии и остатков старых сбережений (уже почти истраченных), у нее не будет никаких доходов. И это в то время, когда на конец ноября, на длительную свиданку, ей надо будет везти не только передачу мне, но и жратву для нас с ней самих на 3 дня свиданки.

Почти полнедели 126–й уже прошло. Осталось 125 с половиной. 126 бань. 879 дней.

16–37