Буреполомский дневник

Тоска, опустошенность, усталость, брезгливое омерзение ко всему окружающему (–щим). Какие же вы все–таки твари, ребятки, какая вы все же мразь, нечисть и быдло, все, все, и как же мне тошно и противно среди вас! Это – первые, единственные и естественные мысли что перед возвратом с каждой свиданки в барак, что после. Как будто в клоаку с нечистотами ныряешь...

На свиданке было неплохо, все как всегда – и споры, и ругань, и смех, и веселье, и мучительные раздумья, что же делать, как выбраться отсюда, и затаенная надежда, что когда–нибудь ведь все–таки оно кончится... И фрукты, и деликатесы, и сладости. “Как отдохнул?” – традиционный вопрос в бараке к вернувшемуся оттуда. Но какой, к черту, отдых, если в душе – тоска, тоска, тоска, отчаянье и пустота, если все в тебе сжато, как стальная пружина... Осталось еще 840 дней такой жизни.

Еще одна мерзкая новость, узнанная мной при возвращении – опять появилось шимпанзе. Сходство за это время еще больше увеличилось, а уровень шума не понизился нисколько. Остается только надеяться, что это несчастье, как и в тот раз, продлится недолго.

Говорят, что после шмона эти существа собирались – и порешили промеж себя запретить “ставить” брагу. Это очень хорошо – настолько, что даже трудно поверить. Слишком уж хорошо, и слишком просто было бы – вот так, разом избавиться от этой вонючей мерзости. Но ближайшее время покажет, так ли это.

Дикие боли в пояснице, начавшиеся где–то неделю–две назад, продолжаются. Вставать из сидячего и лежачего положения, да и вообще – начинать любые движения корпуса из состояния покоя невыносимо больно. Как бывало и год назад, на ноги я встаю весь скрюченный и некоторое время, делая первые шаги, не могу разогнуться.

Корчинский (на украинском) и Литвиненко на этот раз прошли беспрепятственно. Белобрысая мразь – тетка в белом халате поверх формы, принимавшая передачу, не настолько, видать, политически грамотна, чтобы знать, кто такой Литвиненко. А книгу Корчинского она все же понесла зачем–то на несколько минут в свою подсобку – видать, звонить оттуда начальству и согласовывать. Я уж думал, эту не пропустит – но она пропустила! Зато эта сучка, как и в тот раз, категорически не пропустила мне одежду – отличную кожаную шапку с мехом, шикарную, теплую спортивную куртку и черные брюки. Так до конца срока мне и придется тут ходить в засаленных отрепьях и жуткой, бомжи постеснялись бы одеть, казенной шапке из тряпок и ваты, – а специально купленное матерью на последние деньги из–за этих выродков будет ждать меня дома. Более того, эта белобрысая тварь подтвердила уже известный градус сумасшествия своего начальства, – оно теперь запретило пропускать даже черные футболки, которые еще весной мать привозила мне беспрепятственно и в которых (но далеко не только черных) летом ходит практически вся зона...

ДЕКАБРЬ 2008

1.12.08. 6–57

Понедельник. Сейчас приперся на зарядку отрядник и уже во дворе подошел и сказал мне, что Одинцов (опер) написал на меня рапорт за то, что я с ним не поздоровался. Вчера, когда мы только что вышли со свиданки и стояли у вахты (я, понятно, со своим баулом вышел последним и стоял от вахты дальше всех), – Одинцова я вдруг заметил на крыльце (и еще не сразу узнал), когда он всем скомандовал подходить к нему и записываться в какой–то список. Кто–то впереди меня спросил, за что он записывает, и я подходить не стал. Но эта мразь все равно уже узнала меня и записала. Сейчас зашел отдать отряднику заявление на следующую длительную свиданку, пока он не успел законопатить меня в ШИЗО. Он сказал на мой прямой вопрос, что в ШИЗО пока не закроет, но выговор мне будет. Еще один. С третьим уже можно ехать в ШИЗО. Видимо, надо готовиться. Самая большая проблема – на кого оставить на 7–15 суток мои тут вещи, в условиях постоянных шмонов, комиссий и пр. (Ходят слухи что как раз сегодня приедет какая–то комиссия.) Оставить абсолютно не на кого, и вещи будут заведомо разграблены, кроме тех, что я смогу взять туда с собой. Плюс – отрядник сказал еще одну забавную вещь: в ответ на упоминание мной слов Милютина, что у отрядника лежит на меня целая “простыня” с нарушениями, отрядник раскрыл секрет: оказывается, он до сих пор держит у себя тот рапорт, от 28 апреля, не подписанный Милютиным, когда 2/3 отряда раньше времени ушли с ужина, а он (отрядник) вдруг приперся и переписал оставшихся...

15–13