Буреполомский дневник

Осталось 83 дня, ровно 119 недель. Тоска и пустота на душе, – как обычно, впрочем. Какое–то тоскливое оцепенение, чувство такой запредельной усталости и вымотанности, когда все уже становится безразлично. Унизительное, скотское существование в неволе, вдали от дома, среди подонков, жизнь по унизительным, идиотским правилам, – и их, и “мусорским”, они друг друга стоят. Дикое унижение на каждом шагу, – но к нему постепенно привыкаешь, тупеешь, покрываешься словно какой–то толстой носорожьей шкурой, – и оно перестает восприниматься как унижение. Выговора, ШИЗО (уже скоро, видать...), поборы, шмоны, “сидорА в каптерку”, наглое командование и грабеж, хамство и матерщина со всех сторон круглосуточно, убогий унизительный быт, постоянная угроза потерять связь...

10.12.08. 10–00

Дни идут, но писать почти не о чем. В понедельник, 8–го, был шмон на 5–м бараке, вчера – нигде (или стрем не знал и не сообщил?), сейчас – на “кечи” (или “кичи”? не знаю, как правильно), – так они все называют хоздвор, расположенный напротив столовой, вне зоны бараков. Надеюсь, что к нам они сегодня уже не пойдут, – потому и решился достать эту тетрадь, убранную вместе с другими в пакет, а пакет – в баул, и хоть что–то написать.

Дождь льет и льет, хотя временами принимается идти и снежок. Но уже заметно похолодало. По прогнозам ТВ, позавчера в Нижнем было +6...8, а сегодня – только –1...+1. Скоро начнутся морозы – никак не позже января.

Шаклеин с 11 по 15 будет в Москве и хочет в офисе у Пономарева собрать всех, кто “за меня”, как выразилась мать. Дай бог, чтобы это хоть что–то дало.

Да, забыл, – вчера три “мусора” зашли в барак во время вечерней проверки и довольно долго рылись в чьих–то проходняках, пока бешеное шимпанзе, прямо при них, не начало орать на собравшуюся поглазеть толпу: ложитесь спать, чего смотрите!!!

Сегодня в ларек. Ау, “общее”, где ты?! :)) Давно что–то я тебе ничего не покупал – чаю, конфет, сигарет и пр.

Отдал – впервые за почти полтора года в этой зоне – куртку и брюки постирать в “банно–прачечный комбинат, в баню. Один из “обиженных” отнес их туда вместе с пачкой сигарет – плата за работу. Постирать–то можно было бы и здесь, но вот сушить... До 2–го пришествия бы эта куртка сохла. А там у них сушилка или прожарка какая–то – не знаю точно, но к вечеру принесли уже сухое.

Тоска на душе ужасная, все внутри сжимается от тягостных предчувствий. Осталось 830 дней, меньше 110–ти недель. Вроде бы уже не так и много – но за эти 2 с лишним года (ужас!..) еще можно хлебнуть здесь всякого. Едва лягу – начинают слипаться глаза, хочется спать, но настоящего сна днем все равно не получается, а ночью – как раз в самое “сонное” время, под утро, проклятый подъем, зарядка и “мусора”, лазящие по баракам, не дают заснуть. Чтобы не проспать этот проклятый подъем, порой приходится бодрствовать уже с 4–х или с полпятого утра, хотя встаю я только полшестого (одеваюсь, выхожу на улицу проверить погоду и снова ложусь). Вчера и сегодня, кстати, зарядка была, несмотря на дождь, – летом хоть на это совести у них хватало, не гнать под дождь. Видимо, наконец–то сон у меня несколько нормализовался по сравнению с тюрьмой, где больше 2–3 часов в сутки спать никак не получалось, – так теперь здесь этот проклятый режим и распорядок дня не дает спать. Днем тоже – если заснуть по–настоящему, то обязательно проспишь что–нибудь, – или проверку, или столовку.

Я не прекращаю в душе ненавидеть и проклинать все это, что вокруг меня, всю эту жизнь и свою проклятую судьбу. Ненависть, тоска и безнадежность. Депрессией (на которую жалуется мать) это уже не назовешь, это хуже. Это вообще уже по ту сторону. “По ту сторону отчаяния”, как у Леры... А с матерью, кстати, опять не дают нормально говорить по телефону, – вчера, например, только один раз вместо двух.

11.12.08. 10–12

Сам виноват – и слезы лью, и охаю:

Попал в чужую колею глубокую...