Буреполомский дневник

Господи, как же я вас всех ненавижу!!! Твари, суки, мразь!.. Не–на–ви–жу! Всех, – и тех, кто сюда законопатил, и всю здешнюю сволочь, с которой приходится жить под одной крышей, и начальство с выговорами, и весь этот мир!..

С утра сегодня опять ошпарил руку кипятком, неся кружку в свой проходняк. Он узкий, буквально как щель, – видимо, поэтому я именно на входе в него каждый раз расплескиваю эту проклятую кружку. И, видимо, это теперь моя судьба до конца срока – кипятить в кружке и ошпаривать пальцы правой руки. После этого никакие ожоги будут уже на всю оставшуюся жизнь не страшны. Хорошо, что есть пока масло – достал бутерброды, прямо с хлеба мазнул немножко на палец и намазал им обожженные пальцы. На этот раз кипяток попал на более нежные места, чем вчера. Но сейчас не болит, слава богу, и волдырей нет.

Утром, еще до бани (сегодня пятница) был шмон на 8–м. Идти одному в баню было опасно: ход–то хоть и свободный, но это для СДиПовских постов, а увидят одного на дороге “мусора” – легко могут прицепиться к чему угодно. Но рискнул, пошел – и туда, и обратно дошел без происшествий. А вода в бане на этот раз оказалась не “холодной”, конечно, как сказали мне уже на подходе к ней, но теплой, можно было бы и погорячее.

Ежепятничное послепроверочное собрание–чифиропитие в “культяшке” продолжалось у них на сей раз – охренеть! – больше часа, с 20 минут первого до полвторого. Чифир–то выпивается за первые 10 минут, – а остальное время, видимо, слушали пламенные речи шимпанзятины. Крик был такой, что через стену и всю секцию доносился порой до моей шконки. Больше тут так орать некому.

Существо, для которого забрали мой чайник, пока там, в больнице. К нему туда ходят, говорят с ним и – здесь – о нем, ссылаются на него. О чайнике – ни слова пока что. Что ж, ждем воскресенья, и тогда с утра попробуем что–то узнать...

Мать с трудом прозвонилась только после этого их собрания, за 15 минут до ухода на обед, через сутки (!) после вчерашнего нашего разговора. Как я и думал, вчерашнее собрание с Шаклеиным в пономаревском офисе обернулось полным ничтожеством. Все, что задумывается грандиозно и с пафосом, всегда так и оборачивается... Кроме матери и Шаклеина, были только Монахова , Агафонов, Тарасов и Гиляров, – последний, конечно, особенно близок все эти 2 с лишним года к делу моей защиты. Непонятно, о чем говорили, но ни к чему конкретному в итоге не пришли. Е.С. пришла туда же позднее, – видимо, специально, – когда этот состав собравшихся уже ушел. В общем, нигде и ничего, никакого просвета. Отказали, по сведениям матери из Верховного суда, и там на надзорную жалобу. Никакого просвета, никакой надежды, никаких шансов выбраться раньше срока. Чудес не бывает. А сидеть мне остается еще 828 дней. Заканчивается 119–я неделя, осталось 118 бань...

Я проклинаю их всех постоянно, с утра до ночи, с самого момента пробуждения, проклинаю в бараке, на улице, в столовой... Проклинаю и ненавижу, желаю им самой лютой смерти, дождя серного и огненного, казней египетских... Я смертельно устал и душевно вымотался жить постоянно в этом напряжении, жить среди подонков, отребья и мрази, ежедневно ходить среди них как по минному полю... Да, прав был Андрей Деревянкин, – раздельное содержание политических от уголовников совершенно необходимо. Для приличных людей – это просто вопрос жизни и смерти в зоне...

В проклятом этом ларьке уже 2–й раз нет хлеба. А в столовой, как назло, опять дают мерзкую кислую “черняшку” (давно ли давали белый?..) Теперь этой гнусной кислятиной придется завтракать до среды включительно, если хотя бы в среду белый хлеб все–таки появится в ларьке...

Старый ублюдок Сапог продолжает каркать со своего 2–го яруса всякую блевотину по моему адресу, в том числе антисемитскую, а также о том, что я “написал статью” (об “убийстве ментов”, – он не читал меня, разумеется, но так воспринял мои слова на эту тему в том еще году, осенью, когда я имел глупость с ним о чем–то разговаривать), а также, что я глажу и кормлю кошек, – это его почему–то особенно бесит; кошек он ненавидит так же, как и меня. Я смеюсь над его гавканьем про себя, а когда он порой впрямую ко мне обращается, – спокойно посылаю эту “Дездемону” по всенародно известному адресу.

13.12.08. 7–10

Господи, какие же они все психопаты! Кошмар! Куда я попал?! Четкое ощущение, что находишься в сумасшедшем доме. Только в настоящих сумасшедших домах психов колют лекарствами, и они там тихие, спокойные; а тут их никто ничем не колет, тут они буйные и агрессивные. И от этого – ощущение какой–то кромешности, полной безысходности, безнадежности, обреченности жить до конца срока в этом психозе, бедламе, кошмаре, где спокойная, разумная, размеренная жизнь невозможна по определению, где ее не может быть ни дня и ни секунды...