Буреполомский дневник

Как же долго тянулся этот день! Пустой и бесконечно долгий, – казалось, он никогда не кончится. Прошла дневная проверка, обед, ужин, вот только что – вечерняя проверка. Пообщался вкратце с матерью и Е. С., подремал после ужина (тяжёлая и болезненная дрёма, как всегда у меня по вечерам; ничего общего с нормальным здоровым сном), посмотрел в 18–00 новости, хотя никогда их тут раньше в это время не смотрел (утром в 6–30 или 7 часов, или же в 21–00). Дочитал первый том "Марта 17–го" из "Красного колеса", присланный Е. С. Теперь, пока не придут от неё ещё книги, или не привезут уже на свиданку 29–го, – читать будет совсем нечего. Томительная пустота, когда и заняться нечем, и не хочется ничего делать, ни о чём думать, и всё валится из рук, и все, какие есть, обрывки мыслей, – о том только, как по–глупому попал сюда, влип, и что не выбраться теперь, ещё почти три года этой нелепой, бессмысленной жизни, которую и жизнью–то не назовёшь. Пустота в голове, в душе, и вокруг – не люди, а слизь, непереносимая для нормального человека, даже когда она не затрагивает его непосредственно. Друзья меня помнят, ездят ко мне (вот Карамьян обещал 29–го приехать вместе с матерью), – но всё равно – чувство потерянности и оторванности от мира. Чувство бессмыслицы и бессилия, – не в силах ты ничего в этой проклятой стране изменить, не в силах отомстить своим врагам за эти потерянные 2 года, а можешь только в душе бесплодно мечтать убивать, уничтожать их своими руками...

18.4.08. 7–06 Радостная выдалась неделя: с понедельника по сей день, по пятницу, ни разу ещё удалось не выйти утром на зарядку! Только суббота, завтра, ещё осталась, но это уже вряд ли. Отрядник не приходит выгонять с утра, а остальные "контролёры" до нас в нужное время не доходят.

Пришли письма от Маглеванной и от Е. С. Отдали наконец–то и письмо от Монаховой. Пришли от Е. С. и книги – "Бесы" Достоевского (перечитать их надумал ещё прошлой осенью, читая Бердяева о Достоевском; с 1995 года не перечитывал), сборник Некрасова и поздние рассказы Солженицына. Будет хоть, что почитать, чем отвлечься, а то в этой обстановке, да ещё без книг даже, – можно сойти с ума...

А часы останавливаются каждый день, при полном заводе. "Командирские"!.. Советское дерьмо...

11–35

Как наваждение какое–то, ей–богу! Чем больше (вроде бы) привыкаешь, – тем меньше понимаешь и можешь порой прийти в себя от изумления: где я?! Как я сюда попал?! Какие–то жуткие рожи вокруг, совершенно невозможные; и этот опостылевший, унылый, нелепый двор, и этот осточертевший, в горле застревающий, как кость, барак, это тёмное, обшарпанное, мрачное "фойе", куда входишь с улицы; всё кругом убогое, обшарпанное, жуткое... Загробный мир, не иначе. Или дурной сон. Действительно, приснится же такой ужас! Такого мрака и дикой бессмыслицы не представить себе, не увидев воочию, наяву. Ходишь, бродишь по этому вертепу, по его "фойе", по отвратительному, ободранному его предбаннику, выходишь то и дело на крыльцо, глядишь на опостылевший забор с колючкой напротив и на вышку справа, – и точно, как во сне! Кошмарный сон, а не жизнь, и представить такое, не повидав самому, немыслимо, выдумать весь этот жестокий чёрный ужас, тебя здесь окружающий. Только вот проснуться всё не получается никак, – просыпаешься утром, и опять ты здесь, в этом аду, в этом вертепе!.. Заходишь в этот окаянный барак с обеда или ужина, – и прямо по Высоцкому:

В дом заходишь – как

Всё равно в кабак.

А народишко –

Каждый третий враг...

12–57

То есть, что хотел я сказать: не то даже, что здесь вообще ПЛОХО, и даже очень плохо (хоть это и так, конечно). А то, что здесь ДИКО. Дико до изумления, до нелепости; в общем, сплошной сюр.

16–20

Пасмурный, хмурый день, ветрено, холодно. Была баня, пошли туда прямо сами, без "общественника", просто всей толпой, и на этот раз "нулевой пост" всех пропускал без вопросов. 152 бани остались мне ещё здесь, в этой зоне, – до марта 2011 года. Ходил после обеда в ларёк, потратил на этот раз 300 рублей на одного себя, – вымогатели на сей раз не подходили, но я уже всё равно и не дал бы. Соки эти идиотские стоят по 55, по 53 рубля пакет, и с 2–мя пакетами сока каждый раз я выхожу из лимита, тратить стал слишком много. А хлеб, как назло, кончился уже пока я стоял в очереди, вначале он точно был. Масло есть, а хлеба нет, – вот такая незадача, и придётся мазать это масло на столовскую чёрную кислятину.

Вернулся "домой" (тьфу!), – и очень удачно застал "дома" владельца "балалайки", переехавшего на 8–й барак. Но поговорить успел только с матерью, – так, вкратце, о том о сём и ни о чём существенном, – как "пробили мусоров" (закричали об их приближении) и "балалайку" пришлось отдать. С Е. С., таким образом, так и не поговорил, и до завтра уже едва ли поговорю.

Остаётся сидеть, читать "Бесов" и есть шоколадные конфеты, на этот раз (впервые за 9 месяцев в зоне!) купленные в ларьке для себя. Что ещё делать? А тем временем двое с этого отряда – старый и молодой – сегодня прошли суд и через 10 дней уходят по УДО...