Буревестники

В такой вот непогожий, буйный день Григорий, расцелованный метелицей в обе щёки, с мокрыми, выбившимися из-под фуражки кудрями, с блестевшими глазами, ворвался в дом вихрем. На ходу скинув чёрную студенческую шинель, он быстро вошёл в гостиную, поздоровался с матерью, сидевшей в кресле с томиком Вербицкой, остановился у печи-голландки и, поглаживая её горячие шершавые бока, радостно выдохнул: «Х-хо-рошо!»

Софья Максимилиановна с улыбкой наблюдала за сыном, она видела, что он чем-то возбуждён, и по опыту знала, что он долго не выдержит и сам, не дожидаясь расспросов, выложит всё, что его переполняет.

Так оно и случилось: понежившись у печи, Григорий подошёл к роялю, лихо, одной, рукой сыграл кек-уок, а потом сказал:

— Сегодня, ма, у нас будут гости. Не возражаешь?

— Ну конечно нет, Гришенька. Ты ведь знаешь, я всегда рада твоим гостям. А кто будет? Мальчики из института или… — она лукаво сощурилась. — Или, быть может, барышни?

— Вот ещё! — скривился Григорий. — Нет, ма, это наши товарищи, замечательные люди, необыкновенные! Таким людям надо при жизни памятники ставить! Это герои, ей-богу, не преувеличиваю!

Вдова почувствовала, как у неё мгновенно стали влажными ладони. «Вот оно!» — подумала она, молча глядя на сына. А он, истолковав её молчание по-своему, возбуждённо воскликнул:

— Не веришь? Я тоже сначала не верил, когда узнал о некоторых их делах, так даже позавидовал. Они участвовали в налёте на Загорскую тюрьму, в покушении на полицеймейстера в Верхнеудинске, у них на счету два экса…

— Что у них на счету? — машинально спросила Софья Максимилиановна.

— Два экса. Ну… экспроприации, то есть налёты на банк, на кассы торговых домов.

— Значит, они грабители?

Григорий вскипел:

— Это по законам вашей лицемерной буржуазной морали! Господи, да кто это говорит о грабеже?! Тот, кто сам грабит трудовой народ, наживается на его лишениях и страданиях. Вы и ваши буржуа напоминают мне вора, который громче всех кричит: «Держите вора!» Ханжи! Тартюфы!

— Григорий, ты оскорбляешь мать! — горько сказала Софья Максимилиановна, и глаза её наполнились слезами.

— Прости! — бросил он отрывисто. — Ты сама меня вынудила… Люди, которых ты по своей… по своему неведению называешь грабителями, не берут себе ни копейки из тех денег. Они всё отдают в партийную кассу на борьбу с деспотизмом, а сами довольно часто не имеют крова и пищи… — заметив слёзы, он заговорил мягче. — Вот мы с тобой и дадим им кров и пищу, да? Ты ведь у нас, мамочка, добрая и умная, ты всё понимаешь…

Она понимала только одно: воспротивься она сейчас намерению Григория – навсегда потеряет последнего сына. Вместе с тем у неё было предчувствие, что с появлением этих людей в её дом войдёт горе.

Правда, Воложанина немного успокоилась, увидев их вечером. Вместо ожидаемых мужиков в сапогах с топорами и ружьями в руках, короче говоря монстров, пришли совсем не страшные молодые люди – юноша, высокий и блондинистый, и барышня, маленькая и худая, как девочка. Оба скромно, по-мещански одетые, сдержанно-вежливые; представленные Софье Максимилиановне, они назвали свои фамилии: Масликова и Тонников. На традиционные вопросы о родных местах, семье, цели приезда и т. д. ответили корректно, но очень скупо, а затем, извинившись, ушли следом за Григорием в его комнату.

«Может, пронесёт?» — спрашивала вдова у себя, сидя в своем кабинете, но чувство тревоги не проходило. Она поднялась и, осторожно ступая, вышла в гостиную. Затаив дыхание, приблизилась к комнате сына, прислушалась.

Говорила Масликова, голос её был сердит.

— …Вы, товарищ Воложанин, их не защищайте. У владивостокских социалистов-революционеров возможности как ни у кого, ведь в крепости многотысячный гарнизон, доведённый до отчаяния и готовый подняться хоть сегодня. Надо только организовать и возглавить это движение…

— Мы знаем, что надо действовать, — оправдывался Григорий. — Вопрос в том, с чего начать…

— Вот-вот, — насмешливо подхватила Масликова. — С чего начать, что делать, кто виноват – извечные вопросы русской интеллигенции. Лидер эсдеков Ленин так и озаглавливает свои статьи и воюет, как Дон-Кихот с мельницами, со своими меньшевиками…

«Что она на него кричит?! — возмутилась мысленно Софья Максимилиановна. — А он, тряпка, не может дать отпор этой вертихвостке!»

— …Ну и пусть их ломают копья в своих бесплодных спорах, политических дискуссиях, а мы, эсеры-максималисты, выйдем на бой с царизмом!

— А практически начнём с того, что завтра же приступим к созданию военной организации, — включился в разговор Тонников. — Целью которой будет вооружённое восстание в крепости Владивосток!