Буревестники

Она промолчала. Не дождавшись ответа, матросы пожали плечами и быстро пошли вперёд: им и так грозила выволочка за опоздание. Но всё обошлось, командир съехал на берег, а мичман Юхнович, как всегда, гостил у друзей – штурманов Доброфлота, где дегустировал очередной экзотический напиток, привезённый из южных стран.

Поужинав, матросы поднялись наверх покурить.

— Смотри! — толкнул Рублёв локтем Лушкина. — Пришла!

Под фонарем прохаживалась, глядя себе под ноги, проститутка в канареечном платье и в шляпке с пером.

— Ждет… Иди попроси артельщика, может, даст чего, а то нехорошо получается – обещали….

Лушкин нырнул в люк, побыл внизу некоторое время и вылез. Подошел к Рублёву:

— Щи остались, и каша есть, а вот хлеба ни крошки. Что делать?

Иван развёл руками. Лушкин потоптался нерешительно, соображая, и вдруг воскликнул:

— Командира на борту нет? Юхновича тоже? Вот и чудно! — и быстро направился к сходням.

— Эй, ты что задумал? — окликнул его Рублёв.

Но Лушкин был уже на берегу. Подбежал к проститутке.

— Барышня, если хотите похарчиться, айдате к нам на миноноску! Начальства на борту нет, так что не бойтесь…

— Бояться надо, наверное, не начальства, а вас, матросню, — усмехнулась она. — Ладно, идём. Всё равно клиентов нет…

— Напрасно вы так… — бормотал Лушкин. — Матрос, он обхождение знает, не то что какой-нибудь деревня-пехотинец…

После слов проститутки до него вдруг дошло, чем этот визит может кончиться, и он уже пожалел о своём приглашении, но было поздно: они поднялись по трапу.

Едва пришедший в себя от изумления дневальный отвернулся, сделав вид, что не замечает вопиющего нарушения устава корабельной службы. Лушкин устроил гостью в форпике[16], принёс бачок со щами, миску каши. Артельный, выдавая харч, с ухмылкой осведомился:

— Расплачиваться чем будет? Этим самым?

Стоявшие вокруг матросы загоготали. Уже вся команда знала, что Лушкин привёл на «коробку» женщину. Давно мужики без баб, истосковалась по ним плоть, и мысль о том, что совсем рядом, под боком, находится одна из них, да ещё и легкодоступная, волновала многих. Особенно противно суетился вестовой Серёгин – вертлявый, с чёрной кляксой под носом вместо усов, с прямым, как у приказчиков, пробором. Заискивающе улыбаясь и потирая руки, наверняка потные, он приставал к Лушкину:

— Ваня, я за тобой, ладно? Я не гордый, хе-хе, могу и вторым…

Лушкин упорно не желал встречаться с насмешливо-презрительным взглядом Рублёва.

— С чего ты взял, Серёгин, — промямлил он, — я и не собирался вовсе…

—Да? — обрадовался вестовой. — Ну, тогда я… Я первый буду, братцы!

— За бортом первый будешь! — уточнил Иван Рублёв. — Если сунешься к девке… Да и остальные тоже.

— Это что тут за христосик выискался! — раздался грубый возглас, и в круг вошёл здоровяк Яков Пайков, в тельняшке, рабочих штанах, босой. — А-а, это ты, узкоглазый! Ты чего братве поперёк дороги становишься? Чистенького из себя корчишь? Да ты сам хуже той б… перед офицерами стелешься!

Иван с правой ударил его прямо по квадратной челюсти. Голова Пайкова дёрнулась, но он устоял на ногах, и тут же, изловчившись, голой пяткой ударил Рублёва в печень, а когда тот скукожился, хватаясь за бок, рубанул его по шее ребром каменной ладони, и Иван рухнул на палубу. Пайков был в плену и там выучился драке по-японски.

Когда Рублёв очнулся, Пайкова возле него не было. Трое матросов, стоя у фальшборта, вполголоса о чём-то переговаривались.

— Где этот подонок? — хрипло спросил Иван.

— С девкой он… — нехотя отвечал матрос с поклёванным оспой лицом, по прозвищу Шебэ, что означало: шилом бритый. Он цвиркнул длинным плевком за борт. — А мы, промежду прочим, на очереди. И ты, Ванька, не встревай, по-хорошему просим. Не хочешь – дело твоё, а другим не мешай!

— Вот-вот! — подхватил Серёгин. — Ему хорошо: у него краля на берегу, вот он и ходит сытый. А я, может, забыл уже, как это делается…

— Сволочи вы тут все! — глухо сказал Рублёв.

— Но-но, ты нас не сволочи! — ощетинился Шебэ. — Мало Яшка тебе дал? Щас добавим – юшкой умоешься!

Иван, выматерившись, ушёл в кормовой кубрик. Матросы сидели на банках и рундуках, играли в карты, штопали форменную одежду, писали письма. Рублёв встал у открытого иллюминатора, закурил. Лушкин, подойдя, робко тронул его за рукав.

— Я ведь хотел как лучше, Ваня… Я ведь не знал, что так всё…

— Да ладно… — махнул Рублёв и, помолчав, добавил: — Озверели мы все на этой службе, будь она проклята!..

А наверху затянулось ожидание.

— Ну Яшка, кобелина! — выругался Шебэ и опять цвиркнул плевком, только на сей раз прямо на палубу. — Дорвался до бесплатного!

— Чую, после него там уже нечего будет делать! — нервно хохотнул Серёгин. — Пошли, за ноги его стащим!

Матросы двинулись к люку, ведущему в форпик. Шебэ первым перешагнул комингс и остолбенел.

— Господа офицеры! — команду подал, как и положено, старший по званию – капитан 1-го ранга барон Ферзен, командир порта.