Буревестники

Собрание меж тем явно угасало: разобиженные меньшевики, сгрудившись вокруг Деда, о чём-то шептались, подчёркнуто не обращая внимания на своих идейных противников, сидящих напротив; большевики, поняв, что альянс и на этот раз не состоялся, тоже утратили интерес к дискуссии.

Из воспоминаний большевика П. А. Сычева.

«…Говорить дальше было не о чем. Ефим Ковальчук, как председатель, сделал резюме и сообщил, что отныне пропаганде и агитации в армии и во флоте должно уделяться особое внимание, что, в связи с отъездом товарища Чаплинского, руководство работой по созданию военной социал-демократической организации комитетом поручено Грише Доколе. Обсуждение других вопросов повестки дня прошло гладко».

На другой же день Гриша приступил к работе. В серой солдатской шинели, в чёрном матросском бушлате, в одежде мастерового он появлялся в частях, на кораблях, в порту. Он говорил:

— Братья солдаты! Доколе же вы будете пребывать в заблуждении! Вдумайтесь: кто ваши враги и где они? Вы сыны народа, мирные труженики ваши друзья! Или царские барабаны отбили вам слух и память и вы забыли, откуда вы родом? Вот ты, товарищ, сам откуда? С Ивано-Франковска… Вот кончится твоя служба, вернешься ты в свой Ивано-Франковск, спросят тебя родные, друзья: «Где ты был, когда в нас целили солдатские ружья?» Тебе скажут: «Не ты ли тот, кто убил моего брата?» И если ты слушался царской команды и убивал народ, то матери будут на тебя указывать своим детям: «Смотрите, вон тот, что сделал вас сиротами!»

Ты – сын народа! Поэтому, когда вернёшься к народу, то в тебя самого будут стрелять солдатские ружья. Не народ твой враг – твой враг тот, кто заставляет тебя стрелять в народ! Повернём против него штыки, товарищи солдаты!

Он говорил:

— Товарищи матросы! Вы не забыли и никогда не забудете позора Цусимы и японского плена. Кто повинен в этом позоре? Царь и его опричники! А кто повинен в крови, залившей Россию, в гибели лейтенанта Шмидта, матросов Вакуленчука, Коптюха и других героев революции? Ответ тот же: царь с его опричниками! Так с кем же вы будете, матросы, когда царь вновь пойдёт войной против своего народа? Товарищи! Борьба не кончилась, она продолжается. Ваши братья, рабочие, несмотря на понесённые жертвы, продолжают бороться за свободу и политические права. Если армия и флот их поддержат, это дело будет сделано. Но не распыляйте сил, не растрачивайте их на единичные выступления, организуйтесь вокруг социал-демократической партии!

Он говорил не всегда складно, но искренне и взволнованно, и его речи находили отзвук в солдатских и матросских сердцах. Росла популярность в войсках гарнизона пропагандиста товарища Доколе, настоящей фамилии которого никто не знал. Менее чем за месяц Грише удалось сколотить ядро военной социал-демократической организации, в которую наряду с преданными и верными людьми вошёл и провокатор, давний и платный агент охранки, выпестованный ротмистром Петровым.

Григория Шамизона по кличке Доколе вместе с группой матросов арестовали 11 июля 1907 года на полуострове Чуркина.

3

Со дня смерти Назаренко прошло не многим более двух месяцев, а Пётр Воложанин, болезненно переживший утрату наставника, казалось, прожил целую жизнь: он как-то сразу повзрослел, посуровел, меж чёрных бровей пролегла горестная складка. И не только внешне изменился юноша – решительнее и твёрже стал его характер, появились уверенность, сознание силы, а главное, ощущение своей нужности товарищам по работе и соратникам по борьбе. Здесь, в станочной, он как бы заменил Александра Корнеевича и как рабочий (трудился за станком бывшего наставника) и как вожак: теперь уже к Петру, называя его уважительно Михалычем, шли мастеровые с думами и обидами, за помощью и советом. Не сразу это, конечно, произошло, не вдруг стал он помощником и советчиком своих товарищей по мастерской: мешали врождённая застенчивость, сдержанность, а кроме того, небогатый житейский опыт. Вахреньков не понимал этого, ворчал:

— К тебе народ с почтением… значит, и ты, того, должон… Чего рожу-то в сторону?..

— Да поймите, Иван Максимович, ну что я тому же Шмакову могу посоветовать насчет его тяжбы с горуправой?! Жалобу я ему помог написать, а что делать дальше – сам не знаю…

— Так ты ж у нас первейший грамотей! — искренне недоумевал старый рабочий. — У тебя же ж гимназия!…

— Да при чем здесь гимназия! Здесь жизнь надо знать. А мне всего девятнадцать…

Говорил это Пётр, может быть, не столько Вахренькову, сколько себе, пытаясь оправдаться в незнании многих, порой элементарных вещей. А потом шёл в соседнюю мастерскую, где работал его старший товарищ, которому было всего двадцать и который не учился в гимназии, но прошёл суровую школу жизни, много занимался самообразованием и мог, как правило, дать исчерпывающий ответ на любой вопрос.

Осведомлённость Ефима в разных областях жизни удивляла Петра ещё больше, чем в свое время образованность Назаренко, который всё-таки прослушал два курса университета, и Воложанин прямо говорил об этом. Ковальчук улыбался и повторял свою любимую фразу: