Буревестники

С помощью этой тщательно, продуманной тактики сыска и хорошо налаженной, законспирированной агентуры, включая заграничную, Петров действовал довольно успешно: он арестовал большевика Григория Шамизона-Доколе, как только вышел на него через своего осведомителя, он выявил главарей эсеровской военной организации, нащупал их связи и явки и готовился нанести им сокрушительный удар.

Петрову завидовали многие жандармские офицеры, раньше него начавшие делать карьеру, но менее преуспевшие, а пуще всех Завалович. Последнего власти всегда недолюбливали за скудоумие и инертность, а сейчас, на фоне активной и грамотной деятельности новичка, подполковник совсем поблек.

Из рапорта коменданта крепости Владивосток В. А. Ирмана приамурскому генерал-губернатору П. Ф. Унтербергеру.

«…Революционная агитация вела свою подпольную деятельность непрерывно с весны текущего года, направляя свои тайные усилия на сухопутные и морские войска и портовых рабочих. Заблаговременно открыть и заарестовать пропагандистов-агитаторов оказалось невозможным для ведшего тайную разведку жандармского подполковника Заваловича[19] вследствие его полной неспособности к этой роли…»

Завалович, естественно, не знал об этом рапорте, но чувствовал, что тучи над ним сгущаются, и понимал: надо срочно что-то предпринять, чтобы укрепить пошатнувшуюся репутацию. И вдруг случай с гробом и последовавший за ним триумф полковника. Вот он и утёр нос этим молокососам, этим выскочкам с их новациями!..

Но почему же ротмистр Петров так скептически усмехался? Да потому, что он, уже изрядно поднаторевший в своей новой профессии, сразу раскусил грубо сработанную по сценарию Заваловича полицейскую провокацию. Гроб принесли агенты охранки, они же подбросили во время обыска в дома рабочих, подозревавшихся в причастности к революционному движению, литературу, фальшивые прокламации и документы, а также бомбы, изготовленные по спецзаказу жандармов в арсенале.

Было самое время подставить ножку давно ненавистному жирному борову и освободить для себя ещё одну ступеньку той лестницы, что вела к цели. Но Петров не торопился, он постепенно и основательно обкладывал со всех сторон эсеровскую организацию – подлинную, не мнимую! – и только получив донесение от своего агента «Меркурия» сиречь мадам Воложаниной, о назначенном на 5 октября собрании в столовой, решил: пора! Операция, правда, прошла не совсем удачно: сбежали вожаки организации. А всё из-за этого борова: мало людей дал! Петров помнит, как Завалович, прочитав его рапорт, презрительно скривил толстые губы: «Какая ещё там военная организация! Она давно уже вот где, — и показал свой пухлый кулак. — Мелочь, наверное, соберется, рвань стрюцкая… Людей много не дам, самому нужны».

А потом разразился скандал, да какой – на весь департамент! Заваловича отстранили от дел и затребовали в столицу для выяснения. Место начальника охранного отделения оставалось вакантным, и Петров утроил энергию.

Если с эсерами у него дела шли неплохо, то с большевиками ротмистру долго не везло. После ареста Шамизона в июле шёл уже четвёртый месяц, а Петров всё ещё ничем не мог похвастать. А то, что деятельность эсдеков не прекратилась, а, напротив, с каждым днём усиливалась, было очевидно: об этом говорили постоянно появляющиеся листовки, как гектографированные, так и типографские, митинги, на которых всё чаще звучали большевистские политические требования… Петров интуитивно чувствовал, что у эсдеков появился сильный умелый руководитель, и, как следствие, повысилась дисциплина в организации, улучшилась конспирация, и все попытки напасть на след Владивостокской группы РСДРП ни к чему ни привели.

Ротмистр догадывался о принадлежности Петра Воложанина к социал-демократической партии, но не трогал его пока по той же причине, что и его брата Григория: так удобнее было шантажировать их мать. Однако без «присмотра» он не оставлял Петра, и «слухач» Родэ, кладовщик мастерских военного порта, регулярно информировал ротмистра о каждом шаге Воложанина. Информация эта, впрочем, была довольно скудной: мастеровые сторонились Родэ, так как его связи с охранкой были общеизвестны. Но однажды кладовщик сделал интересное донесение: в мастерских появился новый рабочий некто Ковальчук, «который вступил в тесное общение с наблюдаемым Воложаниным и другими подозреваемыми в противуправительственной деятельности…» С появлением Ковальчука «слухач» связывал и усиление профсоюзной работы в порту, и особенно частое появление в мастерских прокламаций. Ковальчук был взят под наблюдение. Его имя замелькало в донесениях «подмёток». Они окрестили его «Бородой».

Из донесений филеров Владивостокского охранного отделения.

«…Взял «Бороду» от Филимонова, повёл по Светланской». Он заходил на 20 мин. в кафе «Жан», где скушал три стакана чая с одним расстегаем, в контакты не вступал… У памятника Невельскому сидел 15 мин. на скамейке, прикуривал у человека в мундире чиновника департамента путей сообщения, личность выясняется. Затем «Борода» направился в Нахальную слободку, где был утерян».