Буревестники

Расправляясь с живыми мятежниками, каратели не забыли и мёртвых. Мищенко с первого дня не давала покоя братская могила, которая торчала на виду у штаба крепости и была Меккой для горожан. И вот однажды ночью специальная команда, оцепив вокзальный сквер, принялась терзать заступами мёрзлую землю могильного холма. Жуткой была эта сцена, напоминавшая эксгумацию средневековых времен: огненные языки факелов, бьющиеся на ветру, чёрные фигуры солдат, глухие удары заступов… Работали молча и торопливо. Что творилосъ на душе у этих людей, что они чувствовали? Наверное, им было скверно, иначе почему они то и дело испуганно, по-воровски оглядывались, почему кое-кто творил про себя молитву и почему многим из них потом долго будут сниться кошмарные, как и вся эта ночь, сны?..

— Что же это вы делаете, ироды?! — раздался вдруг с тротуара высокий и рвущийся женский голос.

Но тут же послышался и другой голос, хриплый, командирский:

— Взять старую ведьму, заткнуть ей глотку!.. А тебя, дубина, для чего сюда поставили? Ещё пропустишь кого – башку сверну!

Гробы, поднятые из могилы, грузили на подводы. Разверзстая чёрная яма кощунственно зияла посреди белого снега.

4

Напившись вместе со всеми чаю с ситным, Васятка убрал со стола, постелил чистую газету, сел и вопросительно посмотрел на Петра Воложанина. Тот наугад раскрыл «Арифметику» Малинина и Буренина и прочитал задачу сначала про себя, потом вслух.

— Ну попробуй для начала эту. Как раз про чай… «Лавочник смешал три сорта чая: 7 пудов первого сорта по 4 рубля за фунт, 148 фунтов второго по 80 рублей за пуд и 9 пудов третьего по 1 рублю за фунт. Продав всю смесь, лавочник получил 200 рублей убытку. Почём он продавал фунт смешанного чая?» Давай решай…

Васятка начал решать: сопеть, чесать в затылке, шарить глазами по потолку и грызть карандаш, который и без того был изгрызен так, что с трудом помещался в руке. Наконец его осенило, и он, радостно поёрзав и помусолив грифель, начал старательно выводить на бумаге цифры.

— Перво-наперво нужно превратить пуды в фунты, — бормотал он себе под нос. — В пуду 40 фунтов, значит, чаю первого сорта будет…

Воложанин и Назаренко, первый с весёлой улыбкой, второй – с задумчивой, смотрели на паренька, похудевшего и побледневшего после болезни, на его тонкую шею с косым шрамом от нагайки. А тот, не замечая их взглядов, вдохновенно продолжал:

— А теперь узнаем, сколько стоил весь чай… Так… Шесть сносим, два да девять – одиннадцать, да ещё шесть – семнадцать… Семь пишем, один в голове… Итого 1776 рублей! Вот это деньжищи!.. А теперь отнимем убытки и разделим на фунты…

Увлеченный вычислениями Васятка не слышал, как Александр Корнеевич подошёл к нему.

— Получается два рубля за фунт! — радостно воскликнул парнишка. — Всё правильно!

— Нет, неправильно! — сказал Назаренко.

— Как неправильно? – обиделся Васятка.— Всё сходится!

— Верно, — подтвердил и Пётр, заглянув в тетрадь друга.

— Сходится на бумаге, но не в жизни.

— Как это? — ребята непонимающе уставились на старшего товарища.

Тот усмехнулся, присел к столу, взял «Арифметику».

— Ну вот, смотрите… По задачке получается, что тот лавочник смешал три сорта чая, продал смесь и при этом нанес себе убыток в двести рублей. Так?

— Ну, так…

— А теперь ответьте: встречали вы таких благородных лавочников? Таких, которые торговали бы себе в убыток, а не драли с рабочих людей три шкуры? Встречали?

Васятка вспомнил бакалейщика Бугрова, его оплывшее лицо с хитрыми кабаньими глазками, его знаменитую долговую книжку; Пётр подумал о своей матери-купчихе, вспомнил, как она ругается с приказчиками из-за каждого упущенного рубля; и оба чуть ли не синхронно покачали головами:

— Нет…

— Я тоже не встречал. Вот вам и ответ! — сказал, поднимаясь из-за стола Александр Корнеевич. — Взять этих лавочников за жабры, а заодно с ними заводчиков и помещиков, что сидят на шее трудового народа – вот какие нам, друзья, предстоит решать задачи… Ну а что касается этой задачки, то ты правильно решил её. Молодец!..

— Он способный, — вставил Пётр.

— И ты Петя, молодец, что занимаешься с ним. Доброе дело делаешь,

— Чего там, — пробормотал Пётр и, чтобы скрыть смущение, начал ерошить свои длинные чёрные волосы.

В дверь постучали условным стуком: два быстрых удара и, мгновение спустя, ещё два, размеренных.

— Наши, — сказал Вахреньков и пошёл открывать.

В сенцах затопали, сбивая с ног снег, и вошёл Степан Починкин. Он всё в том же ветхом полушубке и заячьем треухе, матросской формы ему больше не носить: после прихода карателей Степан перешел на нелегальное положение и жил теперь у Вахренькова.