Бургомистр города Верне

Они были веселы, хохотали по любому поводу, и пронзительный смех Манолы разносился далеко вокруг. Лина не стыдилась своего живота, который, видимо, не причинял ей страданий, и отнюдь не пыталась скрывать его. Как раз напротив!

Примерно до пяти часов они сидели на скамейке. Торговец арахисом в белой куртке запросто подходил к ним, потому что Лина обожала арахис и каждый день покупала кулек.

Затем они вставали и направлялись на тихую улицу позади казино, где это угадывалось — за шторами кремового шелка звучала тихая музыка.

И обе входили в «Монико».

Вот и все. Можно не сомневаться, что кое-кто, особенно женщины, проводящие послеполуденные часы на дамбе, где они присматривают за детьми, а также, вероятно, торговец арахисом и прокатчица стульев заметили маневр Терлинка. И наверняка сочли его одним из тех мужчин в возрасте, которые ищут на улицах знакомства с девушками.

Пересуды были ему безразличны. Он-то знал, что это неправда, что дело тут совсем в другом.

Зачем беспокоиться о том, что подумают другие.

Например, Кемпенар. Как раз накануне… Напустив на себя самый смущенный вид, какой был способен изобразить, он подложил в папку бургомистра протоколы, переданные ему, как и каждый день, комиссаром полиции.

Вздохнул и негромко проронил:

— Она опять наделала глупостей.

Снова мать Жефа Клааса. У нее случались форменные запои на целую неделю и появилась привычка скандалить в такие периоды с постовыми.

— Несчастная женщина, правда, баас? Надеюсь, вы не наложите на нее штраф.

— Это еще почему?

— Потому что она бедная женщина, у которой…

— Закон писан для всех, господин Кемпенар.

Он не порвал протокол. Ему было известно, что думает Кемпенар. Быть может, тот все подстроил нарочно.

Только вот однажды в Остенде он зашел на почту и отправил матери Жефа Клааса анонимный перевод на пятьдесят франков.

Не из доброты. И не из жалости. Просто так ему было угодно, и все тут.

И в тот же день, словно случайно, Терлинк зашел сюда, в кафе. Решил он это уже давно. Еще с другой стороны улицы глянул на заведение. Потом, словно бросая вызов возможной иронии, посмотрел в глаза рассыльному, стоявшему на пороге.

— Гардероб вон там, сударь. Не угодно ли раздеться?

Нет, он вошел, как был, в короткой шубе, которую носил до самой Пасхи, в выдровой шапке, с толстой сигарой во рту и ощущая себя гораздо выше и крупней, чем был на самом деле.

Это объяснялось тем, что все вокруг него казалось хрупким, да и само место было прелюбопытное — наполовину чайный салон, наполовину дансинг, где каждая вещь выглядела бледной и шелковистой, словно обитой чем-то мягким, и пахло сладким в сочетании с легким ароматом кокетливой женщины.

Вокруг перешептывались и негромко смеялись; музыканты в сиреневых пиджаках сидели под шелковыми транспарантами.

Терлинк пересек навощенную, но пока пустую площадку для танцев, и сел за указанный ему накрытый скатертью столик.

— Полный чайный набор?

Он согласился на полный чайный набор и снял шапку. Прямо против него, по ту сторону танцплощадки, прыснула со смеху глянувшая на него Манола, но он не шелохнулся и не отвел глаза.

Кто поверил бы, что все произошло именно так? Терлинк оставался невозмутим, упрям, весь словно из одного куска. Ему подали чай с тостами и вареньем. Оркестр заиграл что-то негромкое, и молодой человек в смокинге, подойдя к Маноле, пригласил ее.

Это была настоящая фламандская красавица, мясистая, розовая, веселая и в то же время настоящая содержанка — женщина, ухоженная до мелочей, распространяющая вокруг атмосферу редких и тонких радостей.

Где познакомилась с ней Лина? Разумеется, на дамбе, а познакомившись, они сошлись и стали, так сказать, неразлучны, кроме тех дней, когда из Брюсселя приезжал друг Манолы.

Кто угадал бы, о чем думал Терлинк, глядя на Лину, оставшуюся в одиночестве на темно-вишневом бархате банкетки?

А думал он вот что: «Надеюсь, хоть танцевать она не будет».

При мысли, что она все же это сделает, он разом пришел в дурное настроение. Взгляд его выражал почти приказ. Не комично ли? Манола, скользнувшая мимо в объятиях своего кавалера, с любопытством посмотрела на незнакомца и что-то шепнула партнеру. Когда танец кончился, она вернулась на свое место и заговорила с Линой. Говорила она о нем. Лина посмотрела на него ив свою очередь что-то ответила. Очевидно, сказала: «Я его знаю. Это Йорис Терлинк, бургомистр Берне».

Музыка заиграла снова, и на этот раз платный танцор пригласил Лину.

Неужто она не понимает: ей вот-вот рожать! Да ничуть! Она встает! Ей не стыдно?! Она не находит смешным идти танцевать с таким животом, которого отнюдь не скрывает черное шелковое платье!

Терлинк был всерьез взбешен. Он заерзал на своем месте.

Поперхнулся глотком слишком горячего чая и с упреком взглянул на Манолу. Ну почему она не помешала подруге!..