Буря

Нэдия закашлялась, и из скрывающих ее материй прорезался такой жуткий скрежещущий звук, какой только какая-нибудь ведьма могла издавать, но не обращал на это внимания Альфонсо: продолжал он разгребать землю, а сам то рыдал, и темно в его глазах было, так как понимал он уже, что не найдет девочку в живых, и уж шептал:

— Прости ты меня — это ж все от меня происходит. Если бы не я, так и не было бы этих страданий. Давно бы уже должен был жизни себя лишить, да вот все не могу — смелости не хватает… Но кем бы ты ни была; ответь — почему сердце дрогнуло, будто в тебе моя судьба?

Он разрыл землю не менее чем на полметра, и уж в плотном сцеплении уходящих прямо в почву корней, наткнулся на разорванную одежку, а еще — на иссушенные кости, которые рассыпались в прах, как только он до них дотронулся; тем не менее — он сразу понял, что это все, что осталось от тела девочки. Тогда он вырвался из ямы, и, обхватив березовый ствол, плотно прижался к нему, зашептал:

— Должно же быть какое-то объяснение. Ты, ведь, что-то знаешь… теперь то, Там, что-то знаешь, и можешь мне поведать… Ты вот скажи, что мне дальше делать, а я все исполню… Клянусь!

И тут он обнаружил, что тонкие, подобные волосам, темные прогалины на стволе, стали складываться между собою, и вот появилось некое подобие лика, едва заметно шевельнулись губы, а в слетевшем из кроны напеве, явственно расслышал он такие слова:

— О, годы, зловещие годы,
Вы ветром холодным обуяли земли мои,
Шумите, несете невзгоды,
И листьев увядших рои.

О, брат, тебя этот поток подхватил,

Во хладе и в пламени вверх закружил,
И скоры ты станешь частицей огня,
В душе искру света веками храня.

О, плача удел — ты почти уж сгорел,

Ты почти стал рабом чьих-то крыльев,
Ты почти стал безвольную пылью,
И близко уж жизни предел —
Во мрак ты со страстью своей прилетел.

О, вырвись из вихря и в гавань лети:

Тебя, твоих братьев там ждут корабли!

— Да, исполню! — с готовностью выкрикнул Альфонсо. — …А не захотят сами — так силой заставлю — свяжу, на веревку поволоку. Сейчас же, сейчас же…

Он принялся лихорадочно озираться, и тут увидел Нэдию, которая стояла уж на ногах, и в этих пеленах потемневших от земли, была подобно ожившей мумии.

— А ни к какой я гавани не поеду! — с надрывом вскричал Альфонсо. — …И что я там забыл, и какое я где-то смогу найти спасенье?! Четыре дня!.. Нэдия, скажи, что чувствуешь ты сейчас?! Хоть немного то прежней Нэдии в тебе осталось?

Она захрипела таким голосом, что зарыдал бы любой ребенок; а у взрослого, услышь он такое, в ночную пору, в лесу — могло бы и сердце остановиться:

— Это тело — оно как камень, но дряблый камень — не мое это тело; и мысли то мутится начинают… Будто бы и чужие, злые какие-то мысли, время от времени, ко мне приходят…

— Угрюм! — выкрикнул Альфонсо, а черный конь уже был поблизости — с тяжелым топотом подлетел, и замер, словно каменное изваянье.

Тогда Альфонсо схватил Нэдию за руку — она же впилась в его, и, казалось, что там не пальцы, а какие-то каменные отростки; до хруста сжали они его кисть, а он уже взметнулся, вместе с нею в седло, и рокотал:

— Ну, неси же нас, Угрюм! Неси на восток… нет, подожди — не зря же я все это войско всполошил. К войску — немедленно!

Через несколько мгновений, он оказался впереди главной колонны: при его приближении многие воины обнажили клинки, а вперед, на белоснежном богатырском коне вылетел могучий Гил-Гэлад; и в одно мгновенье казалось, что эти два богатыря схлестнуться в схватке, и будет она таковой, что земля растрескается, изойдет лавой.

— Войско пойдет за мной! — выкрикнул Альфонсо.

— Хорошо — ты можешь ехать впереди войска, но по намеченной дороге…

— Я буду вести туда, куда ведет меня сердце, и я выведу вас к победе!

— Куда же оно ведет тебя, Альфонсо-кудесник?

— На восток, а большего и не спрашивайте — большего и сам пока не ведаю. Ах, знаю: сейчас выйдет один, Вэлломиром зовется! Скажет про свое Величие! Нет — я вашим предводителем буду! Или не достаточно еще показал я свое могущество?..

— На такие вещи не способны и величайшие из наших магов. — спокойно отвечал Гил-Гэлад, а взглядом добавлял: «А ты, без посторонней помощи — тем более».

— Тогда я говорю — не теряем не минуты больше — выходим немедленно.