Буря

А сражающиеся Цродграбы уже знали, что им удалось отбить у врага их богиню, и туда же они несли на руках, сильно избитых, но все еще пребывающих в сознании Рэниса и Ринэма — их несли с разных сторон, а потому, не ведая про другого, верили, что несут своего предводителя, в то время как колдун остался в проигрыше вместе со своими порожденьями. И те иные, оставшись без предводителя и без богини, бросались с еще большим отчаяньем — им, ведь не на что было надеяться, ведь, с потерей их, они обречены были на вечные мученья в этом мраке. И так, как этот уже не тридцатитысячный, но примерно двадцатитысячный организм был прорезан многими линиями столкновения, то и хаос еще усилился — все перепутались на чьей они стороне, они ли счастливцы, или проигравшие, метались в разные стороны. Агония продолжалась…

Цродграбы вынесли Веронику неподалеку от того места, где уверяли друг друга в братской любви Робин и Сильнэм, где лежал, все еще пытаясь пошевелится, но уже слишком ослабший Сикус. И, когда Вероника заговорила нежные слова окружавшим ее Цродграбам, то Робин, который в напряжении вслушивался, и был уверен, что услышит — действительно услышал ее усталый, но такой ласковый, нежный шепот. Он, поддерживая за плечо Сильнэма, приподнялся, и тут увидел, как успокоенные снежные стены, озаряясь отблеском весеннего света, плавно раздвигаются перед ним — образовался пребывающем в беспрерывном движении туннель, в окончании которого, обнимала, целовала Цродграбов Вероника. И вот Робин зашептал Сильнэму и Сикусу:

— Вон она… Пойдем к ней… Я знал, я верил… — и тут он зашептал, обращаясь к снежным стенам, так как знал, что за ними следят. — Не правда ли — она прекрасна?.. Ведь и ты преклоняешься перед ее светом?..

Однако, стены безмолвствовали и все так же плавно проплывали. Робину казалось, что стены туннеля, и даже грязь — все это теперь освещено ее светом, и, хотя безмолвно, но, конечно же согласно, что Вероника прекрасна — потому что и не возможно было ее не любить.

Робин шел вперед, и поддерживал Сильнэма, тот же поддерживал Сикуса, который хоть и был измучен настолько, что не мог говорить — все-таки, как увидел Веронику, так весь и засиял, и чувствовался сильный жар, который исходил из-под его обтянутого ссохшейся кожей остова. И Робин и Сильнэм теперь ясно чувствовали, что этот маленький человечек доживает свои последние минуты, но не было горечи — была светлая печаль, была безграничная любовь, преданность, уважение к нему. И Робин, от слез, видя все расплывчатым, шептал:

— …Ты, все-таки, увидишь ее перед смертью, она коснется тебя…

И тогда блаженная, едва заметная улыбка разлилась по лику Сикуса, и этот лик был и страшен и прекрасен, это был лик святого, тело которого нетленное, но ссохшееся пролежало многие века. Восторженный чувством любви, все роняя слезы, Робин вновь повторил свою клятву:

— Я всегда, всегда вас буду любить!.. Я так вас люблю!..

До Вероники оставалось не более десяти шагов, когда волнующееся, издающее приглушенный стон марево за ее спиною, вдруг сильно почернело, и оттуда, давя друг друга, вырвалась толпа Цродграбов, несшая на руках Рэниса. Точно такая же толпа появилась и с другой стороны — они несли на руках Ринэма. И тот и другой из братьев видел только Веронику, и только когда они подбежали и схватили ее — один за одну руку, другой за другую — они заметили и друг друга. Тут же в них заклокотала ненависть, и бросились они друг на друга, принялись наносить удары, вновь в грязь повалились, вновь поднялись, и вновь Ринэм закричал, что «этот колдун счастье у нас похитит!» — и тут повторилось бы тоже, что было уже в центре тридцатитысячного организма, однако, тут поблизости оказался Робин, и он, с воплем, вместе с орком Сильнэмом, и с похожим на мумию Сикусом, бросился перед ними на колени. И он перехватил руку Веронику, и смеясь, и плача, и совсем не понимая, что рядом происходит какое-то зло, принялся целовать ее ладонь, и все шептал, шептал что-то о любви…