Буря (ЛП)

Вольфман схватился руками за лицо девушки и сжал его так крепко, что кожа на ее щеках и подбородке покраснела. Он стоял напротив нее разъяренный, опьяневший, и его ореховые глаза казались глубоко несчастными. Мир остановился. Звуки исчезли. Пылал лишь огонь в массивном, древнем камине, и юноша, теряющий рассудок.

— Потому что, прошипела Эльба, набрав в легкие воздуха, когда в прошлый раз мужчина пытался сорвать с меня одежду, я перерезала ему горло.

Вольфман растерялся. Он заморгал поредевшими ресницами и пролепетал:

— Ты… ты не имеешь права так со мной говорить. Я твой король.

— Я разговариваю не с королем и не с мужчиной. Я говорю со зверем.

Юноша застыл.

Внезапно он испугался сам себя. Его руки налились тяжестью, ноги онемели.

В мгновение ока его свирепость испарилась, уступив место глубокому смятению. Он посмотрел на Эльбу и почувствовал, как грудь судорожно сжалась. Земля провалилась. Он попытался восстановить равновесие, но понял, что теряет контроль над своим телом.

— Эльба…

Вольфман болезненно покачнулся назад, зайдясь мокрым кашлем, и вытянул перед собой руку, чтобы за что-то ухватиться. Однако рука его нащупала пустоту, и мужчина неуклюже повалился вниз, ударившись коленями о ледяной пол.

На его губах проступила кровь.

— Эльба, корячась от боли, позвал он, Эльба!

Д евушка не шевелилась. Она смотрела на взмокшего от пота юного короля с высоко вздернутым подбородком и тяжело дышала. Царапины на груди горели. Слезы застыли, а обида превратилась в презрение, от которого леденела кожа.

— Воды, все просил Вольфман. Прошу, воды!

Но Эльба стояла.

Нейрис предупреждала, что танец Эльбы и Аргона не пришелся королю по вкусу. Он разозлился, заревновал. Н о в нем говорила кровь Барлотомеев собственников. К ак и в Эльбе говорила кровь Полуночных упрямцев. Так кто из них перешел черту?

К улаки Эльбы беззащитно разжались, плечи опустились. Она сошла с места, налила воды в серебряный кубок и присела рядом с мужем на колени.

— Вот, ее голос все еще был хриплым, пейте.

Юноша жадно припал губами к бокалу. Он прикрыл глаза и засопел, словно раненый зверь. Таким он и был подбитым псом, хромающим на одну ногу. Возможно, когда-то на плечах Вольфмана Барлотомея не лежало целой страны. И он был добрым, справедливым, вдохновленным юношей. Сейчас власть превращала его в уродливого человека.

— Поднимайтесь, Эльба помогла супругу встать и перекинула его худую руку через плечо. Он повис на ней, застонав от боли. Я помогу вам.

— Мне жаль…

— Все в порядке.

— Моя Эльба, лепетал мужчина, как мне жаль.

Девушка уложила его на широкую постель и прикрыла волчьим мехом. Вольфман пробормотал себе что-то под нос, а она отставила кубок с водой на столик.

Уйти или остаться? Быть Эльбой Барлотомей или Эльбой Полуночной?

Пальцы мужа вцепились в ее запястье, словно оковы. Откуда он нашел в себе силы? Эльба перевела растерянный взгляд на супруга, а он прошептал одними губами:

— Не уходи. Она сгорбилась, а он тверже проговорил. Не смей уходить.

Горло неприятно защипало. На глаза навалилась мутная пелена. Девушка медленно опустилась на холодные простыни, коснулась щекой перины и крепко зажмурилась, едва руки Вольфмана заключили ее в ловушку. Его горячее дыхание прокатилось по ее шее.

— Не смей, повторил он, все крепче и крепче сжимая ее в объятиях, не смей.

Эльба испуганно распахнула глаза, судорожно выдохнула от недостатка воздуха, а затем застыла: где она находилась? Кто ее окружал? Эльба ощутила себя такой одинокой, что сердце заныло от боли, а затем она вновь закрыла глаза и обессилено поникла.

АРГОН

Аргон проснулся на рассвете. Рассвет здесь был совершенно иным.

Казалось, до неба не дотянуться рукой, а ведь сильфы привыкли не тянуться к небу, а жить в небе. Ни границ. Н и четкого горизонта. Лишь бесконечный океан и синяя дымка, коридор из облаков. Здесь, в Вудстоуне, свобода была заперта в высоких стенах: восток и запад, север и юг. Станхенг окружали величественные, каменные массивы, они защищали его и душили, будто силки. Огороженные заборами дома, огороженный стеной замок. Все живое находилось в каменном плену, но никто не рвался наружу. Станхенгцы верили, что их крепость их убежище, а не клетка.

Аргон спустился в город ранним утром. Он преодолел тысячи ступеней, исследовал уголки самого древнего поселения Калахара и убедился, что людям его отца даровали еду, кров и одежду. Иногда он называл их своими людьми, но выглядело это странно. Может, и не он должен был так говорить, а сам летающий народ. Они не торопились называть его вождем своего клана даже двух кланов, учитывая, что люди Кигана тоже решились на путешествие вместе с ним но не спорили и пообещали не воровать на улицах Станхенга. Для кого-то данное обещание звучало бы абсурдно, для Аргона оно являлось показателем уважения: если действительно не примутся за родное ремесло, значит, ставят его мнение выше собственного.