Он зарубил первого, кто ему подвернулся, отшвырнул в сторону второго, замахнулся на третьего. Кто-то выкрикнул его имя, но он не разобрал кто – Игритт или магнар. Тенну, державшему лошадь, было не до того, чтобы смотреть по сторонам. Легким как перышко Длинным Когтем Джон ударил его сзади по ноге, и клинок вошел до кости. Одичалый упал. Джон успел словить лошадь за гриву левой рукой и вскочил ей на спину. Кто-то схватил его за лодыжку. Он рубанул сверху вниз и увидел залившееся кровью лицо Боджера. Лошадь взвилась на дыбы, молотя копытами воздух. Один из ударов попал тенну в висок, размозжив тому голову.
В следующий миг они уже неслись прочь. Джон не пытался править лошадью – ему стоило больших усилий удержаться на ней во время этой бешеной скачки. Мокрая трава хлестнула его по лицу, чье-то копье пролетело у самого уха. «Если лошадь сломает ногу, меня догонят и убьют», – думал он, но старые боги сопутствовали ему, и лошадь не упала. Молния снова пронзила черный купол неба, гром прокатился по равнине, и крики затихли вдали.
Долгое время спустя дождь перестал. Джон оказался один среди моря высокой черной травы. В правом бедре пульсировала боль, и он с удивлением увидел торчащую там стрелу. Когда же это случилось? Он ухватился за древко и потянул, но наконечник засел глубоко в мякоти, и попытка вытащить его вызвала мучительную боль. Джон попытался вспомнить то, что произошло в гостинице, но в памяти остался только зверь, серый, поджарый и страшный. «Он слишком велик для обычного волка – значит это лютоволк». Никогда еще Джон не видел, чтобы зверь двигался с такой быстротой. «Словно серый ветер…» Что, если Робб вернулся на Север?
Джон потряс головой. Нет, это слишком тяжело – думать… о волке, о старике, об Игритт, обо всем…
Он кое-как слез с кобылы. Раненая нога подогнулась, и он с трудом сдержал крик. «Ох и намучаюсь же я». Но стрелу надо вытащить, и медлить с этим нет смысла. Джон зажал оперение в кулаке, набрал воздуху и протолкнул стрелу вперед. Боль была такая, что он тут же остановился, кряхтя и ругаясь. «Крови как из резаной свиньи», – подумал он, но с этим пока ничего нельзя было поделать. Джон попробовал еще раз… и снова остановился, весь дрожа. «Еще…» На этот раз он заорал, но наконечник вышел с той стороны бедра. Джон прижал к телу окровавленные штаны, сморщился и медленно вытянул стрелу из ноги. Он так и не понял, как ему удалось сделать это, не потеряв сознания.
Он долго лежал на земле, сжимая в руке свой трофей и истекая кровью, слишком слабый, чтобы шевелиться. Потом до него дошло, что он умрет, если чего-нибудь не предпримет. Джон подполз к мелкому ручью, из которого пила его лошадь, промыл ногу холодной водой и завязал полоской, оторванной от подкладки плаща. Стрелу он тоже вымыл. Какое на ней оперение – серое или белое? Игритт оперяла свои стрелы бледно-серыми гусиными перьями. «Не она ли выстрелила в меня, когда я умчался прочь?» Джон не винил ее. Он хотел бы только знать, в него она целила или в лошадь. Если бы подбили кобылу, ему пришел бы конец.
– К счастью, стрела попала в меня, – пробормотал он.
Он отдохнул немного, дав лошади попастись. Далеко она не отходила, и это был добрый знак. С больной ногой он бы ее нипочем не поймал. Все, на что его хватило, – это встать и взобраться на нее. «Как я мог скакать на ней раньше, без седла и стремян, с мечом в одной руке?» Это осталось для него загадкой.
Вдалеке прокатился гром, но тучи над головой понемногу рассеивались. Джон отыскал на небе Ледяного Дракона и повернул лошадь на север, к Стене и Черному Замку. Морщась от боли в бедре, он подгонял кобылу пятками. «Я еду домой», – говорил он себе. Но если это правда, почему у него на душе так пусто?
Он ехал до рассвета, и звезды смотрели на него, как глаза.