Буря мечей. Том 2

Дени оперлась на низкий кирпичный парапет, глядя на город. Миэрин тоже спал, и ему, возможно, снились былые хорошие времена. Ночь укрыла улицы черным одеялом, спрятав мертвые тела, и крыс, вылезающих из клоаки, чтобы кормиться ими, и рои кусачих мух. Далекие факелы обозначали совершающие обход караулы, и в переулках порой мелькали фонари. Возможно, один из них – это сир Джорах, медленно ведущий своего коня к воротам. «Прощай, старый медведь. Прощай, предатель».

Она Дейенерис Бурерожденная, Неопалимая, кхалиси и королева, Матерь Драконов, победительница колдунов и разрушительница оков, и нет в мире никого, кому она могла бы довериться.

– Ваша милость. – Миссандея подошла к ней в деревянных сандалиях, закутанная в шаль. – Я проснулась и увидела, что вас нет. Хорошо ли вам спалось? На что вы смотрите?

– На мой город, – ответила Дени. – Я ищу дом с красной дверью, только ночью все двери черные.

– С красной дверью? – удивилась Миссандея. – Что это за дом?

– Дом, которого нет. Это не важно. – Дени взяла девочку за руку. – Никогда не лги мне, Миссандея. Никогда не предавай меня.

– Никогда, – пообещала Миссандея. – Смотрите, светает.

Небо от горизонта до зенита стало кобальтово-синим, и за низкими холмами на востоке занималась бледно-золотая с розовым заря. Держа за руку Миссандею, Дени смотрела, как всходит солнце. Серый кирпич обретал красные, желтые, синие, зеленые и оранжевые тона, и посыпанные алым песком бойцовые ямы полыхали, как кровавые раны. Загорелся золотом купол Храма Благодати, и на городских стенах зажглись бронзовыми звездами остроконечные шлемы Безупречных. На террасе сонно закопошились первые мухи, в ветвях айвы зачирикала птица, и к ней присоединились две другие. Дени склонила голову набок, слушая их песню, но звуки пробуждающегося города скоро заглушили птиц.

«Звуки моего города».

Утром Дени, не спускаясь в приемный зал, собрала своих капитанов у себя в садике.

– Эйегон Завоеватель принес в Вестерос кровь и огонь, но после подарил стране мир, справедливость и процветание. Я принесла Заливу Работорговцев только смерть и разорение. Я вела себя скорее как кхал, чем как королева – я разрушала, грабила и шла дальше.

– Тут не из-за чего оставаться, – сказал Бурый Бен Пламм.

– Рабовладельцы сами навлекли на себя такую участь, ваша милость, – сказал Даарио Нахарис.

– Вы принесли сюда не только смерть, но и свободу, – сказала Миссандея.

– Свободу голодать? Свободу умирать? Дракон я или гарпия? – «Безумна ли я? Есть ли во мне дурная кровь?»

– Дракон, – уверенно молвил сир Барристан. – Миэрин – не Вестерос, ваша милость.

– Но как мне править Семью Королевствами, если я одним-единственным городом неспособна править? – На это рыцарь не смог ей ответить, и она, отвернувшись от него, снова устремила взгляд на город. – Моим детям нужно время для учения и поправки здоровья. Моим драконам нужно подрасти и опробовать свои крылья. В том же нуждаюсь и я. Я не допущу, чтобы этот город пошел путем Астапора. Не допущу, чтобы юнкайская гарпия вновь заковала в цепи тех, кого я освободила. – Дени обвела взглядом лица своих приближенных. – Дальше я не пойду.

– Что же ты будешь делать, кхалиси? – спросил Ракхаро.

– Останусь здесь. И буду королевой.

Джейме

Король сидел во главе стола на куче подушек и подписывал подаваемые ему документы.

– Теперь уж немного осталось, ваша милость, – заверил его сир Киван Ланнистер. – Вот рескрипт, лишающий лорда Эдмара Талли замка Риверран, а также всех его земель и доходов за мятеж, поднятый им против своего законного короля. Второй такой же рескрипт касается его дяди сира Бриндена Талли, Черной Рыбы. – Томмен, аккуратно обмакнув перо, подписал оба указа крупным детским почерком.

Джейме наблюдал за ним с другого конца стола, размышляя о лордах, жаждущих получить место в малом королевском совете. «Свое я готов уступить хоть сейчас». Если это и значит властвовать, то власть – крайне утомительная штука. Он не чувствовал себя власть предержащим, глядя, как Томмен макает перо в чернильницу. Он чувствовал лишь скуку.

И еще боль. Боль окутывала все его тело, покрытое синяками после трепки, которую ему задал сир Аддам Марбранд. Джейме морщился при одной мысли об этом. Он может лишь надеяться, что Марбранд будет держать язык за зубами. Джейме знал его с тех пор, как тот в детстве служил пажом в Утесе Кастерли, и полагал, что может ему доверять. Достаточно, чтобы сразиться с ним на турнирных мечах. Джейме хотел проверить, на что способна его левая рука.

Теперь он знает, и это знание горше всякой боли, хотя досталось ему так, что утром он с трудом сумел одеться. В настоящем бою Джейме погиб бы уже раз двадцать. Кажется, не все ли равно, какой рукой драться, ан нет. Все его боевые инстинкты притупились, и если раньше он просто двигался, орудуя мечом, то теперь ему приходится думать. А пока ты думаешь, тебя бьют. Левая рука даже и держать меч не может как следует – сир Аддам трижды выбивал у него клинок.