Шугалий заспешил, словно уже услышал сонный Верин голос совсем близко, так, что можно дотронуться до ее теплого плеча. И на минуту захотелось бросить все - лишь бы сидеть рядом с Верой, смотреть, как причесыва-ется: рукава рубашки опустились, а у нее такие полные и нежные руки. Вера смотрит на него и улыбается только уголками губ; и что за жизнь такая: он дома - она на дежурстве, она дома - он в командировке.
И кто знает, когда ему удастся распутать этот проклятущий клубок?
Шугалий протолкался к воротам, где суровая женщина в мужской соломенной шляпе взимала плату с желающих что-нибудь продать на базаре, и тут увидел Олексу с Ниной. Они стояли чуть поодаль, Олекса держал сетку с картошкой и луком, держал ее как-то неудобно, в полусогнутой руке, а левую положил Нине на плечо и что-то говорил ей - быстро и горячо, может быть, о чем-то умолял. А она не смотрела на него, и глаза у нее были заплаканные.
Народу тут мало, Шугалий подошел совсем близко, мог уже слышать, что говорил Олекса, остановился почти рядом, но они не обратили на него никакого внимания, очевидно не видя и не слыша ничего и никого, занятые только собой.
- Никуда ты не поедешь, - говорил Олекса, заглядывая Нине в глаза, - я не хочу, чтобы ты ехала, и не отпущу тебя.
- Но ведь ты не понимаешь...
- Я все понимаю, и тетка Олена уже сказала тебе...
Хочешь, завтра пойдем в загс?
- Неудобно. На нас уже смотрят...
- Пусть смотрят, лишь бы нам было хорошо.
Шугалий заметил, что Олекса, когда волнуется, краснеет и губы у него смешно выпячиваются, совсем как у ребенка.
- И что ты говоришь! - - Нина сердито сбросила его руку со своего плеча. - И как ты можешь так говорить?
Надька ославит на весь город, и люди перестанут здороваться с нами.
- Если бы отец был жив, он понял бы нас!
- Так это же отец!
- И люди поймут.
- И все же нехорошо это. Уеду в Любень.
- А как же я?
- Будешь приезжать ко мне.
- Я не могу без тебя. Оставайся у нас. Тетка Олена никогда не поступит некрасиво, все это знают.
- Я бы осталась, но...
- Вот и хорошо...
- Нет, уеду в Любень.
- Никуда не отпущу тебя! - Олекса бросил сетку с овощами прямо на землю и взял девушку за руки, будто она и правда могла вот так сразу уйти.
Шугалий сделал шаг вперед. Олекса скользнул взглядом, как по незнакомому, заморгал, узнал, улыбнулся капитану, все еще не выпуская Нининых рук.
- Что случилось? - спросил Шугалий.
Олекса снова заморгал, вопросительно посмотрел на девушку и отпустил ее руки.
- Она... - нерешительно начал юноша, словно ожидая Нининого разрешения говорить; девушка опустила глаза, и он воспринял это как разрешение. - У нас такое случилось... Нина ушла из дому.
- Как это - ушла? - не понял Шугалий.
- Они... то есть ее родители, хотят... Понимаете, они нам сказали... Олекса переступил с ноги на ногу, и Шугалий понял, что юноше неудобно при Нине осуждать ее родителей Нина подняла глаза.
- Говори уж все, - сказала она. - Жадные они, вот... Жадные, а мы не можем...
Олекса положил ей руку на плечо, словно защищая.
- Они хотят, чтобы мы продали дом, - объяснил он уже спокойнее. - И об отцовской лодке договорились, нас даже не спросили. Я думаю, зачем это Федору Антоновичу ключ от лодки, а он, оказывается, покупателю вчера показывал. И Нине скандал устроили, чтобы требовала у меня...
- Не могу я там жить и не вернусь, - со слезами в голосе сказала Нина, - потому что все о деньгах да о деньгах! Сколько стоит, сколько дают... А мне сказали, что я глупа и должна прежде всего подумать о себе, что двадцать пять тысяч на дороге не валяются.
- Столько дают за дом, - уточнил Олекса. - Но ведь половина - тетина. Федор Антонович даже к ней ходил, уговаривал ее.
- И уговорил?
- Разве тетю надо уговаривать? Она согласна на все.
- Но ведь мы не хотим! - решительно вмешалась Нина. - Она все нам отдает, а сама? Пока кооператив построим, где она будет жить? А они говорят, какое нам дело, как-нибудь перебьется...
Шугалий вспомнил белые глаза Бабинца и представил, как тот разговаривал с дочерью.
- Федор Антонович, - заговорил Олекса, - подсчитал, сколько потратил на Нину, и сказал об этом ей...
- И сколько же? Неужели вел бухгалтерию? - Шугалий хотел превратить все это в шутку, но Нина не поняла его.
- Сто рублей в месяц, - ответила она. - Вот сколько я стою. Не считая шубы и платьев.
- И вы решили облегчить родителям жизнь? По крайней мере с материальной стороны?
- Смеетесь? А мне не до смеха!
- Можно ли смеяться над этим? - сразу отступил Шугалий. - Но, может быть, вы неправильно поняли отца?
- А-а... - Видно было, что девушке тяжело говорить об этом, но все же ответила: - Он учил меня жить. Чтобы Олена Михайловна свои деньги отдала нам, а потом... Ну, чтобы устроилась на работу, а там дадут квартиру или место в общежитии. И чтобы деньги положили на мое имя.
Шугалий покачал головой.
- Вот это предусмотрительность! А на чье имя кладет деньги сам Федор Антонович?
- Они с матерью - душа в душу.
- Когда Нина сказала, что уйдет из дому, - перебил Олекса, - Софья Тимофеевна предупредила, что ничего ей не даст. Вот так, в чем была, и ушла.
- Ничего мне от них не надо!