Буря перед бурей. История падения Римской республики

Для всех без исключения главной целью стал коллега Цинны Октавий, который, узнав о капитуляции сената, пришел в ярость. Хотя войск под его началом и не было, прятаться он отказался. Но Цинна хоть и пообещал сознательно не предавать никого смерти, поступки его людей, действовавших по собственному разумению, были ему неподвластны. Одному из его солдат понадобилось совсем немного времени, чтобы выследить Октавия, бесцеремонно его убить, а голову доставить Цинне. Тот не только не осудил это убийство, но и приказал выставить голову Октавия на всеобщее обозрение на форуме. И это было только начало.

Когда сторонники Цинны вошли в раж, великий оратор-оптимат Марк Антоний обнаружил, что на него нацелился Карбон, сын того самого человека, которого он за двадцать пять лет до этого довел до самоубийства. Выследив Антония на одном из постоялых дворов, верный Карбону трибун послал наверх несколько своих человек. Но Антоний как оратор «обладал невероятным очарованием»[262] и отнюдь не растерял своих талантов убеждать. «Он попытался умилостивить их продолжительной речью, взывая к жалости и упоминая многие вопросы, но тут в дом ворвался трибун, понятия не имевший, что происходит»[263]. В бешенстве от того, что Антоний своими речами чуть было не отвратил от себя угрозу, он «убил его, даже не дав договорить[264]». Голову Антония тоже выставили на форуме.

Однако не все убийства совершались на улице. Злополучный консул-священнослужитель Мерула удостоился официального суда, но предпочел покончить с собой, чтобы не выслушивать смертный приговор. Он «вскрыл себе вены, а когда на алтарь брызнула его кровь, призвал тех самых богов, которым в роли жреца Юпитера раньше молился за безопасность государства, обрушить свой гнев на Цинну и его сторонников»[265]. Над бывшим коллегой Мария Катулом – тем самым человеком, который всегда пытался присвоить себе победу в сражении на Раудийском поле, – тоже в качестве любезности устроили показательный процесс. Понимая, что над ним нависла смертельная опасность, он попросил Мария сохранить ему жизнь. Но тот в ответ сказал лишь одно: «Ты должен умереть». Катул вернулся домой и удавился.

Из жертв, сложивших головы за эти пять кровавых дней, нам известны имена четырнадцати человек, в том числе и шести бывших консулов, что является фактом неслыханным. Погибли Луций Цезарь и его брат Гай, покончили с собой, поняв, что их вот-вот схватят, Красс Див и его старший сын. А некий бедолага Анхарий умер только за то, что поприветствовал на улице Мария, а тот его не признал. «Ботинки с шипами» изрубили его прямо на месте. При виде появлявшихся на форуме отрубленных голов народ Рима холодел от ужаса, видя как «ростру, которую их предки украшали носами вражеских кораблей, теперь позорно уродовали головы граждан»[266].

На этом этапе его карьеры Мария нередко изображают безумцем, которого обуяла жажда крови, человеком, «чья злоба нарастала с каждым днем»[267]. Выступая в образе старика, снедаемого в дряхлом возрасте неутолимой жаждой мести, он «никак не мог напиться крови, убивая всех, кого хоть в чем-то подозревал»[268]. Но если посмотреть на этот кровавый хаос со стороны, то он выглядел ничуть не лучше и не хуже любого другого – да, Марий устроил личную вендетту и спустил своих людей с цепи, но так поступали и остальные. Вместе с тем, он действительно намеревался продолжать этот террор дольше коллег, и пальцем не пошевелил, чтобы обуздать своих бардиеев, далеких от всякой человечности. Восстановить порядок пришлось Серторию и Цинне – посредством последнего зверского убийства. Глубокой ночью они окружили бардиеев Мария и всех до последнего перебили. Их массовое истребление ознаменовало собой завершение пятидневного террора.

Когда убийства прекратились, каждый, кто хотел покинуть Рим, смог сделать это без всякого труда. Это привело к исходу из города семейств, которые пережили террор, но не желали иметь никакого касательства к установленному Цинной порядку. Среди беженцев были жена Суллы Метелла и его дети, которые отправились прямо в Афины сообщить ему, что Марий взял Рим, что их друзья мертвы, что его самого объявили врагом государства.

К величайшему ужасу Суллы, зимой 87–86 гг. до н. э. осада Афин все еще продолжалась. Городу уже давно полагалось пасть, но Лукулл, посланный за кораблями, все не возвращался. И в то самое время, когда он беспомощно торчал под стенами Афин, к нему явились жена и дети. При их виде он испытал потрясение, которое усугубилось еще больше, когда ему рассказали, что Рим пал под ударами врагов, что все его владения сровняли с землей, что Народное собрание объявило его врагом государства. Но хуже всего для него было то, что Мария практически наверняка назначат главнокомандующим в войне против Митридата.