В мозгу крутился беспрестанный вопль. Экс-лучший сотрудник месяца и уже бывший любимчик фортуны, Валя кусал губы в кровь, чувствуя себя богом, только что низвергнутым с Олимпа. Пинок – крепкий такой, душевный пинок под зад – и он летит, летит вниз, а в голове нескончаемый, совершенно не греческий мат:
«Да я вас всех тра-та-та-та-та… Да я вас вот где, тра-та-та-та-та, видел… Да я…»
Валя споткнулся, и воображаемое падение чуть не обратилось реальным. Неподалёку сверкнула знакомая лысина: Жорик – гендирский водила и бодигард в одном лице. Физиономия, на которой обычно играла вся гамма чувств, присущая кирпичу, ныне расплылась в торжествующей ухмылке.
«Ладно. Ладно же! – мысленно процедил Валя, скользнув злым взглядом и по Жорику, и по припаркованному рядом «Астон Мартину». – И без вас обойдусь! А вы… вы… Да чтоб вам пусто…» – хлестнула напоследок яростная мысль. Валя крутанулся на каблуке, ещё успев заметить, как дёрнулся в его сторону Жорик…
И всё потемнело.
***
Очнувшись, Валя понял, что ему мокро. Перед глазами крутилась тошнотворная радуга, а в голове звенело так, как, бывало, звенели подвески на люстре его маман, стоило соседу-дегенерату включить бумбокс.
– Гр-ракх!.. – невнятно выдохнул Валя и, перевернувшись с живота на спину, ожесточённо потёр глаза.
Радуга издевательски крутанулась ещё.
Но звон в голове вдруг сменился отчётливым женским голосом:
– Хо. Новенький.
Валя застыл. В это время в дело вступил печальный мужской голос:
– One more poor guy. And, I’m afraid…7
Глаза широко распахнулись. На фоне желтушного, как горчичники, неба над Валей нависали два лица: горбоносое, небритое и явно бомжеватое, сплошь затенённое из-за огромной, потрёпанной шляпы, и совсем молодое, конопатое, с пирсингом в оттопыренной ноздре и… крупными, в рыжей шерсти, накладными ушками, которые невероятным, совершенно диким образом смотрелись на по-детски маленькой головёнке.
А дальше…
Валя вскочил, запрокинул голову и попятился.
– Какой мост? Откуда здесь мост?! Что за ёшкин ко… – заорал Валя – и захлебнулся словами, когда прямо перед ним, из воздуха, соткалась фиолетовая голограмма: кошачья морда без каких-либо признаков туловища, тигрино-полосатая и с моноклем в правом глазу.
–
У мокрого насквозь Вали вырвался странный горловой звук. Морда начала вещать про какой-то ликбез, но Валя, уже не слушая её, метнулся в сторону. Он затылком ударился об опору моста, поскользнулся, упал и стал очумело пятиться уже на четвереньках.
Желтушное небо выжигало глаза, в спину ударило чем-то холодным, будто волна лизнула. Неподалёку звонко залаяла собака.
– Стой! Стой, придурок!
–
– Stop! Please, don’t move!8
– Отс-станьте, фрики! – заикаясь, выкрикнул Валя, поскользнулся вторично – и с размаху плюхнулся во взявшуюся ниоткуда воду.
***
Резко сухое лицо. Слепящий дневной свет и тёплый, густой запах свежего гудрона. Валя открыл один глаз. Второй. Нащупал здоровенную шишку на затылке и нецензурно выругался. Кто-то поблизости хихикнул.
«Жорик!» – мигом вспыхнуло в мозгу.
В ошалевшей памяти метнулось воспоминание: гендирский бодигард, что дёрнулся в его сторону, нелепое видение и удар.
Нокаутирован. Тупо нокаутирован.
И очень разъярён!
Валя оторвался от асфальта и кинулся на обидчика, словно бык – на тореадора.
– Значит так, да?! Н-на!
Основание ладони врезалось бодигарду точно в подбородок.
…Всё равно, что с размаху втемяшиться в бетонную стену, покрытую слоем гранита и свинцом.
От Валиного вопля взвились перепуганные голуби. Он отпрыгнул, баюкая покалеченную ладонь. А Жорик задумчиво почесал квадратный подбородок и лениво, вразвалочку, двинулся к нему.
– Назад! Не смей… Назад, кому говорю!..
Но Жорик подступал всё ближе: неспешно, бессловесно, неотвратимо. «Самое время плюнуть на гордость и спастись бегством», – подумалось Вале, когда лодыжку вдруг обхватило нечто цепкое и мокрое.
– Что… – начал Валя, но договорить не успел: взявшаяся ниоткуда вода дёрнула его за ногу, как прозрачное лассо, и в глазах вновь потемнело.
***
–
– Вот дебил. Целую попытку истратил, – тут же прокомментировал кто-то.
Послышалось сопение. И горячий, гладкий язык смачно лизнул Валино лицо, отчего тот вскрикнул и наконец очнулся, обнаружив здоровенную, нависшую над ним немецкую овчарку.
– Фу! Пшла от меня, грязная псина!
– Дебил. Да ещё чистоплюй, – съехидничал тот же самый голосок.
Обиженный пёс отпрыгнул, и Валя, брезгливо смахивающий с физиономии чужие слюни, увидел уже знакомую парочку.