Буря в Па-де-Кале

Я отодвинул картину, отпер тайник и спрятал письмо на темно-вишневом бархатном дне палисандрового ларца. Теперь я мог смело послать за Иваном Кутузовым!

Я покинул свой кабинет и вернулся к Мире, которая была приятно удивлена переменой моего настроения, бросавшейся в глаза любому с первого взгляда.

– Яков, ты что-то скрываешь от меня? – любезно осведомилась она, убирая в прическу черные волосы.

– А разве ты не нашла ответа в своих астрологических таблицах или раскладах карт? – улыбнулся я. – Мне казалось, что ты сама знаешь ответы на все вопросы!

– Судьба не всегда открывает свои секреты, – отозвалась индианка в таком же тоне. – Даже самым посвященным своим адептам. Мне кажется, что ты скрываешь от меня что-то очень серьезное! Я боюсь за тебя!

– Не стоит так волноваться, – ответил я. – Теперь-то, уж, точно все самое страшное уже позади.

– А вдруг ты себя переоцениваешь, – засомневалась Мира.

Меня ее беспокойство начало раздражать.

– За время моего отсутствия ты стала слишком мнительной, Мира, – менторским тоном проговорил я, и моя индианка на какое-то время перестала мне докучать. Я чувствовал, что расстраиваю ее, но поделать с собой ничего не мог. К стыду своему я должен был признать, что моя индианка сможет накликать беду. Мне казалось, что я уподобился какой-то суеверной дворовой бабе.

* * *

Утром я приказал послать человека к Кутузову.

Часы пробили двенадцать, когда на пороге моей гостиной появился Иван Сергеевич, в сопровождении самого Балашова.

Мира тут же поднялась с дивана, оставила свое рукоделие, молча поклонилась обоим, подобрала юбки жемчужно-серого платья и вышла из комнаты.

– Что с вашей подругой? – удивился Кутузов. Он недоуменно смотрел ей вслед.

– Нездоровится, – пожал я плечами.

Поведение Миры, которая открыто демонстрировало свою неприязнь, окончательно вывело меня из себя. Кинрю хмыкнул себе в ладонь.

– Кто это? – удивился Александр Дмитриевич, который видел моего Золотого дракона и Миру впервые. – Вы нас не представили!

– Мира, как бы это выразиться… моя компаньонка или, если хотите, воспитанница, – ответил я. – Мне пришлось увезти ее из Калькутты, чтобы спасти от смерти.

Кутузов и Балашов понимающе переглянулись. Этот взгляд обжег меня как каленое железо, только утвердив во мнении, что наши взаимоотношения с Мирой надо как-то решать. Я не мог допустить, чтобы в обществе Миру открыто считали моей любовницей.

– Юкио Хацуми, – отрекомендовал я Кинрю, – мой друг и телохранитель.

– Очень рад познакомиться, – Балашов едва заметно кивнул японцу. – Яков Андреевич, надеюсь, вы понимаете, что нам бы хотелось переговорить с вами наедине…

– Разумеется, господа, – я сделал знак Кинрю, чтобы он оставил нас.

Японец нехотя вышел из комнаты, смерив моих гостей ледяным взглядом.

– Ну… – Кутузов выжидающе уставился на меня. – Вы так до сих пор и не удостоили нас отчетом о вашей поездке в Кале! – проговорил он после недолгой паузы. – До нас доходили слухи, что английский фрегат затонул. Вы имели разговор с Веллингтоном?

– Вы можете вернуть нам письмо? – в свою очередь осведомился министр полиции. – Вы сумели его сберечь?

Мне показалось странным, что Балашов сразу завел речь о письме, словно у него не оставалось никаких сомнений в том, что ответ мой будет обязательно отрицательным. Судя по всему, служба информации в министерстве, которым заведовал Александр Дмитриевич, была поставлена на очень высоком уровне.

– Господа, пройдемте в мой кабинет, – отозвался я. – Там и переговорим о столь важном деле.

Мое предложение ни у Кутузова, ни у Балашова возражений не возымело. Выйдя из гостиной, мы миновали несколько пустовавших комнат и попали в мое святилище, которое располагалось справа по коридору.

– Итак, рассказывайте… – снова заговорил Кутузов. Его лицо казалось мертвенно-бледным в свете моего фонаря. Словно кто-то водрузил на Ивана Сергеевича маску из воска.

В ответ я пересказал ему свой разговор с герцогом Веллингтоном.

– Так, так, – проговорил Кутузов задумчиво и забарабанил пальцами по столу. – Я знал это! Что-то мне подсказывает, что балканский кризис разрешится не в скором времени! Но так или иначе, мы благодарим вас за то, что вы проделали такой путь. Возможно, заступничество Артура Веллингтона за Россию перед своим правительством и сыграет еще какую-то роль… Время покажет!

– Верните письмо, – потребовал Балашов.

Я кивнул, отодвинул картину, открыл свой тайник, в присутствии этих господ, ибо имел основания им полностью доверять, вытащил из него свой ларец, сверкающий инкрустацией, приподнял крышку и издал сдавленный стон. Письма в нем не было! Моему взору предстала лишь темно-вишневая бархатная обивка.

– Что происходит? – встревожился Балашов.

– Я сам бы хотел, что бы мне это объяснили, – отозвался я глухо.

– Кольцов! Вы в своем уме? – взвился Кутузов. – Потрудитесь же объясниться! Неужели вы не понимаете, что поставлено на кон?! Я не узнаю вас.

Я с громким щелчком захлопнул крышку палисандрового ларца, инкрустированного мозаикой маркетри, поставил его на место и запер тайник.