Буря в Па-де-Кале

– И что же нам теперь делать, черт возьми? Что она провалилась сквозь землю? Не может быть такого, чтобы эту женщину не заметили! – Мне не вольно вспомнилась ее фигура в шелковом платье, высокая грудь, нереально тонкая талия, которая, казалось, вот-вот переломиться, золотисто-медовые волосы, изумительные глаза, изящные руки с тонкими пальцами… Я зажмурился, стараясь отогнать наваждение. Что сейчас делала моя бедная Мира? Она должна была чувствовать, что творилось со мной.

– Что это? – японец ткнул пальцем в сторону маленькой православной часовенки, затерявшейся на узенькой улочке французского города. – Как это может быть?

– Должно быть, здесь поселились русские, – ответил я. – Не зря же капитан Рональд назвал нам именно эту улицу!

Сказав это, я заметил, что вокруг часовни столпились несколько человек.

– Интересно, что здесь творится? – с искренним любопытством проговорил Кинрю. – Яков Андреевич, вы не хотели бы осмотреть здешнюю достопримечательность?

– Почему бы и нет? – пожал я плечами. – Вдруг удастся узнать, наконец, что-нибудь об Александровой!

И мы вошли под темные своды небольшой христианской церквушки без алтаря.

– Что это? – остолбенел я.

На небольшой бесстолпной пристройке, правее северного фасада, на катафалке стоял деревянный гроб, прикрытый траурным покрывалом. Прибитая к нему гербовая доска была закрыта крепом, так что я не смог прочесть имени покойника или покойницы.

Над гробом рыдала немолодая женщина в черном роброне. Подчиняясь какому-то необъяснимому порыву я приподнял траурное покрывало. Передо мною лежала покойница прекрасная, как сама жизнь, которую она не так давно потеряла. Я невольно схватился за сердце, почувствовал острую боль у себя в груди и отвернулся, чтобы скрыть свои слезы. Но я возблагодарил Господа за то, что не мне пришлось воспользоваться тем самым le pis-aller,[5] о котором я накануне говорил своему Кинрю!

III

Можете ли вы вообразить себе тот шок, что я испытал, когда увидел в гробу прекрасные черты предавшей меня возлюбленной?! Смесь тех противоречивых чувств, палитра которых включала в себя все оттенки любви, отчаяния, ненависти и ярости?! Где-то в глубине души я желал ее смерти, и в то же время в это мгновение мне неожиданно стало ясно, что я, не задумываясь, отдал бы свою жизнь тому, кто сумел бы ее воскресить!

– Что с вами, Яков Андреевич? – шепнул мне японец. От его внимательных глаз мое жуткое состояние ускользнуть не могло. Меня трясло, будто в лихорадке. – Вы побледнели, как полотно! – Кинрю поддержал меня, чтобы я не упал. Я пошатнулся у самого гроба.

– Смотри! – я кивнул на гроб. – Ольга! Ольга Александрова! Ты узнаешь ее?

Мой ангел-хранитель бросил взгляд на фигуру в гробу.

– Видно, судьба сама распорядилась за нас, – отозвался он. – Не стоит переживать ее гибель настолько остро. Этого следовало ожидать, учитывая ее склонность ко всякого рода сомнительным авантюрам…

– Пожалуй, ты прав, – проговорил я со вздохом.

– Вы знали Ольгу? – ко мне обратилась женщина в черном платье из хрустящей тафты. Та самая, что рыдала над гробом. Но сейчас она, кажется, взяла себя в руки, и поток ее слез временно прекратился.

– Да, приходилось, – я согласно кивнул.

Мне показалось, что эта женщина чем-то похожа на Марью Антоновну. Я только сейчас рассмотрел ее изуродованное горем лицо. Неужели какая-то дальняя родственница?! Я не верил в свою удачу…

– Так вы из России, – улыбнулась женщина, утирая платком снова набежавшие слезы. – Бедная Оленька! Я не понимаю, как с ней могло приключиться такое… Теперь даже имя ее будет запятнано, в дело вмешаются полицейские и… Господи! – запричитала она. – Что же я скажу ее матери?!

– Марье Антоновне? – осведомился я.

– Так вам известно происхождение Ольги?! Кто вы такой?! – Она смотрела на меня огромными немигающими глазами, такими же зелеными, как у покойницы.

– Мы не могли бы переговорить с вами в более подходящем месте? – поинтересовался я, не сводя глаз с ее заплаканного лица. Я снова прикрыл гроб скорбным покровом с венком.

– Как изволите, – женщина в черном пожала плечами.

* * *

Спустя некоторое время, я уже находился в малой гостиной Дарьи Михайловны д'Сансе, в девичестве Нарышкиной, двоюродной племянницы Марьи Антоновны по линии батюшки.

– Вот горе-то, – причитала она. – Но вы так и не объяснились, Яков Андреевич. Что связывало вас с Оленькой? Что привело вас в Кале?

Гостиная Дарьи Михайловны была обставлена с удивительным изыском и роскошью. Зеркала, позолота, красное дерево…

– Почему вы молчите, Яков Андреевич? – настойчиво поинтересовалась она. – И что это с вами за человек? – прошептала Дарья Михайловна, кивнув в сторону Кинрю, который рассматривал французский пейзаж из окна. Я успел ей представиться еще по дороге из церкви.

– Я здесь по поручению известной вам родственницы, – не стал я скрывать от нее части правды. – Я полагаю вы понимаете, Дарья Михайловна, кого я имею в виду?

– Ах, вот оно как, – Дарья Михайловна прикусила губу и с тяжелым вздохом опустилась в глубокое кресло. – Понимаю… Мария Антоновна мне писала…