Буря в полдень

Находясь в тылу, мы не раз слышали о массовых убийствах населения в оккупированных немцами странах. Ужас Панеряй и Девятого форта не давал нам заснуть. Панеряй и Девятый форт находились в Литве, то есть в нашем сердце. Скептики иногда сомневались: может, это преувеличено, не может же быть такого. И вот я в Панеряй. Вместе с тремя тысячами вильнюсцев через ворота в густом переплетении из колючей проволоки я вхожу в ужасное царство смерти. Здесь, по самым скромным подсчетам, нацисты уничтожили во время войны не менее ста тысяч человек — детей, женщин, мужчин и стариков.

Сквозь кроны тоненьких зеленых сосенок равнодушно светило жаркое августовское солнце, как и тогда, когда изо дня в день сотни и тысячи человек шли через эти ворота, над которыми могла быть надпись из «Ада» Данте: «Входящие, оставьте упованья». Терпко пахло выросшим на краях рвов вереском. Мы приближались к огромной круглой яме. Дул легкий теплый ветерок, принося тяжелый сладковатый запах отрытых трупов. В яме лежали сотни тел. Этих людей расстреляли всего несколько месяцев назад. Они еще не истлели. В карманах найдены хорошо сохранившиеся вещи. Вот зачетная книжка. Вот четки женщины, проведшей долгие месяцы в заключении. Образок верующего. Детская игрушка — кукла с оторванной головой. Ребенок принес ее сюда, в последний путь своего скорбного детства. В ту же могилу свалилась и его мать — ее голова прострелена разрывной пулей. Младенцу палач пожалел пули — закопал живьем. В кармане убитого врача найден стетоскоп, — видно, врача схватили, когда он шел к больному.

Несколько сотен трупов — лишь малая частица тех, которые погибли здесь с первых дней войны. Их расстреливали здесь без передышки — с шести часов утра до сумерек. Расстреливали по-разному — со связанными за спиной руками, с завязанными глазами, приказав бежать по насыпи, с обеих сторон которой зияли глубокие рвы, или по доскам, положенным над ямой. Младенцев расстреливали из револьверов, подбрасывая жертвы в воздух. Размозжали черепа детей о деревья, еще живых ребят засыпали землей. Люди, жившие по другую сторону колючей проволоки, каждый день слышали полные ужаса голоса убиваемых. Иногда раненым удавалось выползти из ямы. Их приканчивали на краю рва. Иногда жертвы, сошедшие с ума от невыносимых страданий, возвращались в Вильнюс. Их ловили и снова увозили в Панеряй. Из Вильнюса на станцию Панеряй каждый день шли эшелоны смертников. Некоторые пытались бежать по пути. Их расстреливала охрана эшелона.

Шло время. В широкий мир проникали сведения об убийствах невинных людей. Красная Армия, как неудержимая река жизни и ненависти, выметала немцев с советской земли все дальше на запад. На Кубани, в Керчи, под Харьковом, Смоленском и в других местах были обнаружены огромные кладбища.

На Московской конференции было сделано торжественное заявление о том, что убийцы гражданского населения не уйдут от расплаты даже на краю света: после войны они будут найдены и привезены на суд в места преступления. Немцы побоялись опубликовать эту декларацию, но она дошла до слуха и мучеников и палачей. Эсэсовцы принялись поспешно заметать следы своего преступления. В прошлом году и в Панеряй они начали уничтожать улики страшных зверств. Они согнали сотни людей, которые должны были вскрыть могилы и сжечь трупы. Целыми неделями горели огромные костры. Один костер занимал площадь в сорок девять квадратных метров. На слой бревен складывали слой трупов, на них снова бревна и хворост, потом снова трупы. Обливали бензином, мазутом, маслом. Для ускорения работ был доставлен подъемник для подачи трупов из ям на костры. Все велось с чисто немецкой аккуратностью. Некоторые костры горели с трудом — тлели неделями, заражая всю окрестность смрадом горящих трупов. Кости они просеивали через сита — там оставались золотые зубы. Бывали дни, когда набиралось несколько килограммов золота.

Люди, работавшие на сожжении трупов, позднее, чтобы не осталось свидетелей преступления, были расстреляны. Уцелели только четверо из них. Им удалось бежать. И теперь они показывают нам места массовых убийств и сожжения трупов. Показывают глубокие ямы, полные золы и костей. Земля, пропитанная человеческой кровью, почернела и затвердела.

Я слышал их слова. Над могилами мучеников они звучали как проклятье нацистским палачам. Они звучали как крик о мести. Эти люди, измученные страданьем, с ногами, истертыми железными кандалами, прошли через весь ад пыток, какие только в состоянии придумать воображение выродков.

Трупная команда жила в глубокой яме, вымощенной камнями. Их было восемь десятков. Несколько из них под глубокой каменной стеной долго рыли подземный ход. Каждый день они жили под страхом смерти. Многие сошли с ума. Немцы хотели, чтобы погибли они все. Но осталось четверо, которые, словно неподкупная совесть, рассказывают живым о невиданных страданиях и смерти невинных людей.