Буря в полдень

Несколько дней спустя Пятрас уехал из Москвы в Балахну. Оттуда он писал жене:

«Здесь я нашел много знакомых… Городок небольшой, над Волгой. Странно, что, приехав сюда, слышишь только литовские песни, на каждом шагу раздается только литовская речь. Идешь вечером и слышишь, как где-то за Волгой звенит «Кормил я коня» или «Зеленый пион». Чувствуешь себя как в Литве. Командиры тоже в большинстве своем литовцы. Я получил отдельную комнату и собираюсь поработать».

Письма Пятраса Цвирки жене опубликованы, но, пожалуй, стоит лишний раз напомнить о некоторых из них, потому что они хорошо показывают условия и настроения, которыми мы все жили.

16 апреля Пятрас писал:

«Несколько дней назад сюда приехал из Москвы Антанас и Корсакас. Побудут дней десять и вернутся в Москву. Я скорей всего дождусь, пока наша часть не уйдет на фронт. Сегодня у нас был литературный вечер. Антанас с Корсакасом читали стихи, Сташкевичюте пела, а я прочитал сказку о немце-обжоре».

А вот письмо от 14 мая:

«Мы, здешние писатели, не сидим сложа руки: работаем, пишем. Недавно издали первый номер литературного журнала на литовском языке. Он называется «Пяргале». Инициатором и организатором этого журнала можно считать меня. Вскоре выйдет и второй номер. Я много печатаюсь. Палецкису, Гедвиласу и другим особенно понравились мои новые рассказы. Когда выйдет второй номер, я тебе пошлю. Там увидишь и продолжение моего «Франка Крука».

Дня через три-четыре я уезжаю в Москву, где и останусь. Надеюсь, что в недалеком будущем приеду в Алма-Ату».

Пробыв в Балахне больше, чем собирался, в конце июня Пятрас снова приехал в Москву. Отсюда он сообщил жене:

«Наше правительство решило организовать художественную бригаду. Она будет представлять литовских исполнителей и сбережет от превратностей войны наших людей искусства. Собираются привлечь к этой бригаде Сташкевичюте, певца Мариёшюса, художников — тебя, Юркунаса, некоторых музыкантов и поселить их где-нибудь в Ярославле или Иванове, Латыши и эстонцы уже имеют такие бригады».

«В Москве пока царит необыкновенное спокойствие, — писал он 6 июня. — Правда, уже три вечера подряд была тревога, и дирекция гостиницы загоняла нас в убежище. Вчера, когда объявили тревогу, я был в городе, и пришлось забраться в метро. Но немцев не подпустили к городу. Три дня назад, ночью, без тревоги, вдруг начала шпарить зенитная артиллерия: наверное, прорвался какой-нибудь одинокий самолет. Но все это не производит впечатления на москвичей. Когда объявляют тревогу, людей трудно загнать в убежище — все предпочитают торчать на улице и смотреть, как по немецким самолетам стреляют трассирующими пулями».