Буря времен года

– История линейна, – говорит он, постукивая мелом по стрелке, – и представляет собой ряд неизменных событий. Прошлое озаряет кристалл единичным лучом света, но сам кристалл – это наше настоящее, – объясняет он, изображая в центре многоугольник. – Он представляет собой призму с множеством граней. Выбор, который мы делаем в настоящем, обуславливается нашим прошлым и влияет на преломление света, то есть на наше будущее. – Профессор рисует несколько стрел, выходящих с другой стороны ока. – Кристалл проецирует все возможные результаты, основанные на каждом решении, которое мы могли бы принять сейчас, наделяя Кроноса способностью не только ретроспективного взгляда, но и предвидения. До тех пор, пока ему известно ваше местоположение – час, минута и секунда, в которых вы существуете между градусами долготы и широты, – он может видеть ваши ключевые воспоминания, а также все возможные варианты будущего, которое вас ждет. Но к настоящему он слеп.

– Почему? – озадаченно спрашиваю я. – Разве настоящее увидеть не проще всего?

Лайон откладывает мел и стряхивает пыль с ладоней.

– Потому что неотвратимость неразрывно связана с нашим выбором, и только сам человек знает устремления собственного сердца, когда совершает тот или иной поступок.

– Иными словами, Кронос утверждает, что, каким бы ни был мой выбор, он неизменно приведет меня к тому же дерьмовому исходу?

Лайон смеется, и в уголках его глаз появляются морщинки.

– Это одна из возможных интерпретаций, полагаю. Жан де Лафонтен однажды сказал: «Человек часто встречает свою судьбу на пути, которого старается избегать». Возможно, так и есть. Но запомните вот что, мистер Соммерс. – Профессор останавливается передо мной, и его лицо становится серьезным. – Те, что видели проблеск вашего прошлого, могут попытаться предсказать ваш будущий выбор, но, не зная устремлений вашего сердца, они всегда будут выбирать для вас будущее, отвечающее их собственным целям.

– Значит, Кронос может ошибаться?

Лайон опускается в свое кресло.

– На самом деле око Кроноса не яснее наших собственных воспоминаний. Его предсказания надежны лишь в той мере, в какой простирается наша готовность заглянуть достаточно глубоко в собственные сердца. А наш выбор ограничен только несовершенством зрения.

– Значит, есть и другой возможный исход?

– В той мере, в какой вы сами пожелаете, – уверяет профессор.

Я вспоминаю историю про льва и девушку. У них все закончилось отвратительно. Не могу не задаваться вопросом, почему у истории Лайона и Геи не случилось счастливого финала. И есть ли хоть какой-то шанс, что у нас с Флёр все будет по-другому.

– Следуйте зову своего сердца, Джек. Куда бы он вас ни повел, в неправильной стороне точно не окажетесь. – Лайон берет свою кружку и портфель. – Прошу меня извинить, кажется, я опаздываю на встречу.

– Профессор, подождите. Ваша книга. – Я протягиваю ему потрепанный экземпляр басен Эзопа, но он не берет.

– Если вы закончили читать, его можно вернуть. – Он с трудом поднимает со своего письменного стола тяжелый том в кожаном переплете и всовывает мне в руки, направляясь к двери. – Не могли бы вы вернуть в библиотеку и эту книгу тоже? Одна Весна будет очень разочарована, если ее не окажется на полке, когда она проснется.

Подмигнув, он уходит.

Книга стихов тяжким грузом лежит у меня на коленях. Сгорая от любопытства, я открываю ее. В приклеенном сзади бумажном кармашке лежит циркуляр с именем Флёр, из которого я узнаю, что она берет эту книгу снова и снова – каждый сентябрь. Она уже много лет читает одни и те же стихи.

Листая, я замечаю сплющенную хрупкую веточку лилий между страницами со стихотворением Джона Донна «С добром утром».