Томад позволил себе горькую усмешку: – Не умеет учиться. Как все мы, Уруфь. Мы увидели, что Летер – это яд. Мы хорошо поняли его опасность – и пошли на завоевание, стремясь навсегда устранить эту опасность. Или… мы так думали.
– Летер пожал нас.
Эдур снова поглядел вправо, на стену. Там свисала с крючка связка фетишей. Перья, полоски тюленьей кожи, ожерелья из ракушек, акульи зубы. Разрозненные памятки о трех сыновьях. Все, что осталось напоминанием об их жизни.
Кое-что тут лишнее: сын, которому принадлежали некоторые амулеты, изгнан, его жизнь стерта, будто никогда не существовала. Если Рулад увидит их… даже кровная связь не помешает ему отнять жизнь Томада и Уруфи. Тралл Сенгар. Само имя стало проклятием, преступлением, и наказание за него – смерть.
Им все равно.
– Поистине незаметный яд, – продолжала Уруфь, не отрывая глаз от кубка. – Мы разжирели. Воины напиваются и спят в постелях летерийских шлюх. Или валяются без сознания в логовах пожирателей дурханга. А другие просто… исчезают.
Возвращаются домой, – сказал Томад, подавляя укол боли. Эта мысль… Дом. До всего, что…
– Ты уверен?
Он снова встретился с ней взором. – Что такое?
– Карос Инвиктад и его истопаты не устают тиранствовать над народом Летера. Аресты происходят каждый день. Кто может сказать, что они не арестовали и Эдур?
– Он не смог бы скрывать такое, жена.
– Почему нет? Сейчас, когда пропал Брутен Трана, Карос Инвиктад делает что захочет. Некому встать за его плечом.
– Он делал что хотел и раньше.
– Откуда тебе знать, муженек? Откуда? Чем именно был ограничен Инвиктад – реально или в воображении, какая разница? – когда Трана следил за ним?
– Понимаю, чего ты хочешь, – тихо прорычал Томад. – Но кого винить за всё происходящее?
– Это не имеет значения, – возразила она, зорко глядя на него.
– Не понимаю, как ты можешь говорить такое. Он послал сыновей за мечом. Это решение обрекло нас всех. Весь народ. Смотри, сейчас он восседает во дворце Летерийской Империи, гниет в мерзостях летерийских излишеств. У нас нет защиты от праздности и апатии, жадности и разврата. Таких врагов не срубишь мечом, не оттолкнешь поднятым щитом.
– Муж, Ханнан Мосаг – единственная надежда. Ты должен идти к нему.
– Строить заговоры против сына?
– Который безумен, как ты сам сказал. Кровь – одно дело, – продолжала она, медленно склоняясь к нему, – но мы говорим о выживании Тисте Эдур. Томад, женщины готовы. Мы уже давно готовы.
Он взирал на жену, удивляясь, какая же это холодная, жестокая тварь. Да, может, он и трус. Когда Рулад прогнал Тралла, он не сказал ни слова. Но и Уруфь молчала. А как насчет его личного заговора? С Бинадасом.
Так он отослал Бинадаса. Оказалось, Томад послал сына на смерть
Следившая за ним Уруфь заботливо наполнила свой кубок.
Подобно всякому старому дураку, игравшемуся некогда жизнями смертных, Странник бродил коридорами возрожденной силы, бормоча литанию упущенных возможностей и дурных решений. Выплески магии отводили глаза всем, кто проходил мимо – стражникам у многочисленных дверей и перекрестков, суетливым слугам, ведущим безнадежную битву с распадающимся зданием, известным (что за ирония!) как Вечная Резиденция. Они смотрят и не видят, никакого образа не остается после встречи в их мозгах.
Старшего Бога могут забыть не хуже, чем любого духа. Но Странник не так забыт, как ему хотелось бы. Теперь у него есть поклонники – ценой потери глаза – они связывают его силу со своей, ведут с ним борьбу под видом веры. Да, каждому богу известна такая борьба. Подмена кажется первейшей заботой любого жреца. Низведение священного в низменный мир соперничества смертных, политики, игр в контроль и овладение как можно большим числом последователей. Ах да, еще овладение богатством – землями ли, монетой, возможностью вершить кривой суд или покорять души.