Буря Жнеца

Снежинки падали с голубого неба высокогорной версией «грибного дождя» – а может быть, это ветер поднял хлопья с молодых пиков, стоящих по всем сторонам, кроме той, куда стремились странники. Воздух был холоден и столь сух, что шерсть искрила и потрескивала. Вчера они перешли последнее из неровных плато, оставив позади массы битого черного камня, обозначавшие кратер центра. Утром пришлось подниматься по предательскому склону – многие глыбы под ногами были покрыты льдом. Перейдя в полдень середину кальдеры, они оказались в начале пологого склона, примерно в лиге переходившего в ровную тундру. За ней горизонт протянулся туманно – белой линией. Ледяные поля, как сказал Сенгар. Удинаас засмеялся в ответ.

Серен Педак нетерпеливо ходила вдоль края. Она шла далеко позади Скола и Руина, вместе с остальными. Света для передвижения еще хватало, однако молодой Тисте Анди застыл на гребне холма и уставился на пройденную ими дорогу. Молча, неподвижно.

Она прошла мимо него к Удинаасу (тот снова был вынужден пользоваться имасским копьем и сейчас сидел, ковыряя наконечником покрытый мхом торф). – Что тут происходит? – спросила она вполголоса. – Ты знаешь?

– Аквитор, тебе знакомы хищные птицы – джараки, воры и убийцы из лесов? Те, с серыми гребешками?

Она кивнула.

– И что бывает, когда самка джарака находит гнездо с птенцами другой породы?

– Убивает и ест детенышей.

Беглый раб улыбнулся: – Верно. Это знают все. Но иногда, весной, джараки делают кое-что еще. Выталкивают яйцо и кладут в гнездо свое. Другие птицы вроде бы не замечают подмены. Когда юный джарак вылупляется, он, конечно же, убивает и съедает соперников.

– И зовет родителей, – подхватила она. – Но его крик мало чем отличается от криков прочих птенцов. Птички прилетают с кормом в клювах…

– … чтобы попасть в клювы двух взрослых джараков, затаившихся поблизости. Новое мясцо для прокормления их отродья.

– Джараки птицы неприятные, как ни погляди. А почему мы о них толкуем, Удинаас?

– Честно говоря, без причины. Иногда бывает полезным напомнить себе, что мы, люди, не уникальны в своей жестокости.

– Фенты верили, будто джараки – души брошенных в лесу детей. Они жаждут дома и семьи, но приходят в ярость, обнаруживая, что вечно уничтожают то, чего так жаждут.

– У фентов было в обычае бросать детей?

Серен Педак скривила губы: – Только в последние несколько столетий.

– Думаю, дети мешали им ублажать гибельные желания.

Серен промолчала. В уме ее возникла картина: высоченный Халл Беддикт появляется рядом, сгибается и хватает Удинааса за горло, поднимая в воздух…

Удинаас вдруг подался вперед, закашлялся; рука его царапала воздух, протянувшись к ней.

Серен Педак отступила. «Проклятие!» Она пыталась удалить видение.

Видение не поддавалось.

Выпучивший глаза, посиневший Удинаас схватился руками за шею, но что реальное он мог убрать оттуда?

– Серен! – завопила Чашка.

«Сохрани Странник! Что, как… ох, я убиваю его!» Халл Беддикт стоял, выдавливая из Удинааса жизнь. Она хотела схватить его за руки, разжать захват… но понимала, что сил не хватит. Нет, ей нужен кто-то еще…

Ее воображение вставило в сцену новую фигуру. Она надвигалась, едва видимая, изящная… Мелькнула рука, схватившая за горло самого Халла. Летериец зашатался, упал на колено и отпустил Удинааса. Потянулся за мечом.

В поле зрения промелькнуло древко копья, ударило Халла по лбу. Он упал, откинув голову назад.

Воин – Эдур встал между Халлом и Удинаасом, защищаясь копьем.

Его лицо заставило Серен отступить. Тралл Сенгар? Тралл…

Видение померкло, пропало.

Кашляя, хрипя, Удинаас лег на бок.

Чашка подбежала к нему.

Кто-то схватил Серен за плечо, повернул к себе. Она смотрела Фиру в лицо, не понимая, что на нем написано. Он… он не мог видеть. Это же…

– Отсеченный, – шепнул Фир. – Старше. Какая грусть… – Он замолчал, будто потеряв дар речи. Резко отвернулся.

Серен глядела вслед. Грусть в его глазах. Его…

– Опасные игры, аквитор.

Серен вздрогнула, оглянулась: Сильхас Руин следил за ней со своего места. Скол позади него не оборачивался, вообще не шевелился.

– Я не хотела. То есть… я…

– Воображение, – проскрипел Удинаас с земли, – вечно торопится судить. – Он содрогнулся от кашля, ставшего смехом. – Спросите любого ревнивца. Или ревнивицу. В следующий раз, когда я скажу что-то обидное, просто выругай меня. Ладно, Серен Педак?

– Извини, Удинаас. Я не думала…

– Ты как раз думала, женщина.

– Ох, Удинаас. Мне так жаль, – прошептала она.

– Какую магию ты открыла? – требовательно спросил Фир. Его глаза смотрели дико. – Я увидел…

– Что ты увидел? – небрежно спросил Руин, вкладывая меч в ножны и доставая второй.

Фир промолчал и с трудом отвел взор от Серен. – Что делает Скол? – спросил он.

– Думаю, скорбит.

Такой ответ заставил Удинааса сесть. Он метнул взгляд на Серен, произнеся губами: – Джарак.

– О чем скорбит?