– Нет, бросила она. – Это была стрела. Одинокий лучник рискнул проехать, просочиться… Смотритель, всадник без седла выпустил стрелу, когда его конь перескакивал траншею…
Она смотрела неверующим взором, как будто прося сделать что-то, не просто качать головой. Он слишком устал. Он потерял ночью своих воинов. Псы бросались из высокой травы. Псы… и Кашены – двое, их только двое, не так ли? Те же, которых он видел прежде. Один – с приделанными к лапам клинками. Клинками, разрубившими его к’риснана надвое. Один мелькнул слева, второй – справа. Они не встретились – левый прошел чуть выше, прорезав грудь под плечом; правый разрубил ребра, выпустил кишки, вышел из бедра, забрав часть бедра с собой. Если говорить точно, не надвое его разрубили, а натрое.
Второй Кашен использовал только клыки и когти, оказавшиеся не менее опасными – Брол считал, что этот монстр был более кровожадным и диким, наслаждался яростным насилием. Первый сражался с умелым изяществом; второй, меньший Кашен вгрызался в потроха, разбрасывал ноги и руки во все стороны.
Но звери не бессмертны. Им можно пустить кровь. Нанести ранения. У Эдур оказалось достаточно копий и мечей, чтобы изрубить толстые шкуры, отогнать обоих.
Брол Хандар заморгал, вспомнив об Атрипреде. – Да уж, меткий выстрел.
Ее лицо исказилось бешенством: – Этот был связан со вторым магом, они развертывали цепь силы. Они истощились, они все вложили в заклинания. – Женщина плюнула. – У второго тоже голова взорвалась. Как у этого. Я потеряла двух магов от одной клятой стрелы! – Она неуклюже встала. – Кто тот лучник? Кто?
Хандар промолчал.
– Заставьте вашего к’риснана…
– Не могу. Он умер.
Это ее остудило. На миг. – Смотритель, мы перемололи их. Понимаете? Погибли тысячи, а с нашей стороны едва две сотни.
– Потеряно восемьдесят два воина из Тисте Эдур.
Он обрадовался, заметив ее смятение, увидев, как потускнели глаза.
– Стрела. Одинокий всадник. Не овл – свидетели утверждают это. Маг – убийца.
Магия пожрала траву. Магия похитила жизнь у самой почвы. Одноглазое солнце смотрело на землю, туда, где на заре похитили его славу. Оно гневалось на соперника.
Да, гневалось.
Глава 17
Он умел красиво рассуждать о тайнах, выражая на лице почтение и восторг; но, говоря по правде, тайны устрашали Клюва. Да, он умеет чуять магию, ощущать ее поэзию и музыку, столь ясную и красноречивую. Однако пламя волшебства так легко опаляет, прожигая смертного до сердцевины души. Он не наделен особенной храбростью, в отличие от многих других солдат – например, от капитана Фаредан Сорт, сидящей сейчас на коне рядом с ним. Ох, куда ему до других…
Трусость и глупость – понятия, идущие вместе (как полагал Клюв), и оба относятся к нему. Он чуял магию, чтобы прятаться от нее, избегать ее. Что до «свечей» внутри… что ж, он рад, если ничто не заставляет их племя мигать, вздрагивать, бешено разгораться. Он подозревал, что решение стать солдатом было еще одним примером его глупости. Жаль, что ничего поделать уже нельзя.
Маршируя по пустыням той страны, что называют Семиградьем (Клюв видел только два города, но был уверен, что где-то еще прячутся остальные пять), он наслушался жалоб собратьев – солдат. Насчет всего не свете. Придется воевать. Почему не воюем? Днем жарко, ночью холодно, проклятые койоты воют так громко, что можно поверить – они стоят в темноте прямо над твоим ухом. Насекомые кусаются, скорпионы, пауки и змеи так и жаждут вас убить. Да, они всегда находят, на что жаловаться. Ужасный город И’Гатан, богиня, что открыла той ночью один глаз и похитила злобного мятежника Леомена. Но когда, казалось, все пропало – девушка Синн явила свою свечу, ослепительно яркую, столь чистую, что Клюв отпрянул. А они и тут нашли повод для недовольства. Синн должна была заранее учуять огненную бурю. Адъюнкт должна была подождать еще несколько дней, потому что морпехи так просто не помирают.