Буря Жнеца

Серен Педак подняла голову. Сборище падших неудачников – ее приятелей – в котором каждый чувствует себя одиноким и не особенно приятен для остальных. Удинаас лежит на животе у ручья, переворачивает камни в поисках раков – хоть какого разнообразия к трапезам; ледяная вода заставила руки покраснеть, а потом и посинеть, а ему вроде бы все равно. Чашка села на валун, съежилась, защищаясь от промозглого ветра из долины. В последние дни она против обыкновения молчит и не желает встречаться глазами ни с кем. Сильхас Руин стоит в тридцати шагах, около нависшей скалы и, кажется, изучает белое небо – небо оттенка его кожи. «Этот мир – его зеркальное отражение» – сказал недавно, грубо захохотав, Удинаас. Скол уселся на плоский камень между Руином и остальными. Он в очередной раз осматривает свой набор оружия – навязчивая привычка, которую он, кажется, считает добродетелью?

Взгляд Серен скользнул на всем ним и остановился на Фире Сенгаре.

Брат человека, которого она любила. Ах, так ли все просто? Возможно, это вранье. А возможно, чистая правда. Фир считает, будто дар Тралла больше, чем кажется; будто сам Тралл не вполне понимал мотивы своего поступка. Будто грустнолицый воин – Эдур нашел в аквиторе, в летерийке нечто такое, чего не смог найти ранее. Ни в одной из прекрасных эдурских женщин. Юных женщин, лица которых не избороздили морщины, следы прошедших лет, тяжелых зим и горьких печалей. Женщин своего племени. Женщин, сохранивших понятие о чистой любви.

Мир, в котором они оказались – неужели это взаправду мир Тьмы? Куральд Галайн? Тогда почему небо белое? Почему она с почти болезненной четкостью видит каждую деталь далеких пейзажей? Сами врата оказались чернильно-черными, непроницаемыми для глаза – она шагала вслепую, проклиная неровную почву – двадцать, тридцать шагов… Потом появился свет. Скалистые просторы, там и тут скрюченные, мертвые деревья, перламутровое небо.

Когда наступали местные сумерки, небо принимало странный розовый оттенок, потом сменявшийся все более темно-красными, сиреневыми и, наконец, чернело. Значит, имеется естественная смена дня и ночи. Там, где-то за белой мантией, ходит солнце.

Солнце в Королевстве Тьмы? Она не понимала.

Фир поглядел на стоящего в отдалении Сильхаса Руина. Затем повернулся и подошел к аквитору. – Уже недолго, – сказал он.

Серен нахмурилась: – Недолго до чего?

Он пожал плечами, не сводя глаз с имасского копья. – Думаю, Тралл одобрил бы это оружие. Охотнее, чем ты восприняла его меч.

В ней вскипел гнев: – Он сказал мне, Фир. Он дал мне меч, не сердце.

– Он был отвлечен. Его разум заполнили мысли о возвращении к Руладу – он обдумывал, чем обернется последняя встреча с братом. Он не мог позволить себе думать… о другом. Но руки его занимало другое – и выбор был сделан. Этим ритуалом заявила о себе душа Тралла.

Серен отвернулась. – Уже не имеет значения, Фир.

Для меня – имеет. – Тон его был суровым, горьким. – Мне все равно, что ты делаешь, как именно лишаешь себя чувств. Однажды мой брат потребовал женщину, которую я любил. Я не отказал – и теперь она мертва. Куда бы ни глядел я, аквитор – вижу потоки ее крови. В конце концов я утону в них… но это не важно. Пока я жив, пока отражаю атаки безумия – Серен Педак, я буду хранить и защищать тебя, ибо брат мой вложил меч в твои руки.

Он ушел. Серен все не поднимала головы.«Фир Сенгар, ты глуп. Глуп, как любой мужчина. Как все мужчины. К чему все ваши жесты? Ваша готовность принести жертву? Мы – не чистые сосуды. Мы лишены невинности. Мы не будем обращаться с вашими душами словно с хрупкими драгоценностями. Нет, дурачье, мы изгадим их, как свои – даже хуже, если такое вообще возможно».

Рядом захрустела галька – это Удинаас присел на корточки. В сложенных ладонях – гольян, извивающийся в крошечном, теряющем воду «прудике».

– Планируешь поделить на шестерых?

– Не в том дело, аквитор. Погляди на него. Поближе. Глаз нет. Рыба слепая.

– А что, это важно? – Но она уже поняла. Нахмурилась, встретила проницательный взор. – Мы видим не то, что тут есть на самом деле?

– Тьма, – ответил он. – Пещера. Чрево.

– Но… как? – Она огляделась. Пейзажи с избытком ломаного камня и тусклого лишайника. Мертвые, замшелые деревья. Небо

– Дар. Или проклятие, – сказал, вставая, Удинаас. – Она ведь взяла мужа, не так ли?

Серен следила, как он вернулся к ручью и осторожно опустил рыбку обратно в поток. Такого поступка Серен не ожидала. «Она? Кто взяла мужа?»

– Дар или проклятие, – повторил вернувшийся к ней Удинаас. – Споры не утихают.

– Мать Тьма… и Отец Свет.

Он улыбнулся – как всегда, холодно. – Наконец Серен Педак выглянула из норки. Я думал о троих братьях.

«Троих братьях?»