Бурятские сказки

Мифы. Легенды. Эпос Бурятские сказки

БУРЯТСКИЕ СКАЗКИ

МИР БУРЯТСКОЙ СКАЗКИ (Баир Дугаров, поэт, кандидат исторических наук)

Перенесемся на миг во времена минувшие, в старинную бурятскую юрту, затерявшуюся в степном пространстве. В ней вечерним теплом веет от очага и от дыханья людей, пришедших в юрту послушать известного в здешних краях сказочника — онтохошина. Он восседает на хойморе — северной стороне юрты, по традиции предназначенной для уважаемых гостей. В степи испокон веков высоко ценилось художественное слово, исполнительское мастерство. Недаром существует народная пословица, которая в переводе звучит примерно так: «Сказочник сидит на почетной подстилке, а певец — на холме». И, не спеша отхлебнув глоток горячего зеленого чая, сказочник так же неторопливо начинает повествование: «Давным-давно это было. Когда океан-море лужицей плескалось, а птица ворон воробушком порхал. Жили муж да жена, и на старости лет родился у них сын. Проспав одну ночь, не может новорожденный поместиться на шкуре годовалого барана, не может насытиться молоком одной коровы. А прожив два дня, не может поместиться на шкуре двухгодовалого барана, не может насытиться молоком двух коров — так быстро он растет…» Все сидящие в юрте затаив дыхание слушают сказку и мысленно переносятся в необыкновенную действительность, сотворенную богатым воображением онтохошина. Кажется, всё: и тлеющие угли в очаге, и остывающий чай в пиале, и лошади, шумно вздыхающие у коновязи, и звездное-звездное небо, стекающее на землю по склонам пологих холмов, — все вслушивается в негромкую размеренную речь сказочника-онтохошина. И особенно детишки, присев на корточки, поближе к гостю, не отрывают взгляда от него, запоминают цепкой детской памятью каждое слово и жест необыкновенного рассказчика. Пройдут годы, и кто-нибудь из них, уже став взрослым, сам начнет рассказывать сказки и сочинять новые, и сын его и внук продолжат семейную традицию, чтобы не оборвалась нить времен, чтобы чудесный мир, запечатленный в мудром слове, помогал людям лучше жить, верить в доброе и светлое. Об этом хорошо сказал бурятский поэт Борис Сыренов, стихотворение которого хочется привести полностью, потому что в нем поэтически точно выражено очарование народной сказкой и благоговейное отношение к ее творцу — безымянному сказителю:

А над юртой восьмистенной
золотится луч по скату.
Не спеша старик согбенный
нам рассказывает сказку.
Как в семье простой и бедной
смелый воин вырастает,
и врагов земли рассветной
он бесстрашно побеждает.
Мы сидим, в душе ликуя,
всё за правду принимаем.
На всю жизнь свою земную
сказку ту запоминаем,
словно нам она открыла
веру в суть добра и света.
Как давно все это было,
как чудесно было это.

В чем заключается секрет обаяния сказочного жанра, его притягательность для прежних и новых поколений, откуда истоки этого неиссякаемого духовного явления? Мир бурятской сказки уходит корнями в глубины народного бытия, светоносность сказочного мира — одно из проявлений национального духа, национального мироощущения. Это извечное стремление на грани вымысла и яви внести гармонию в отношения с природой и окружающей действительностью, разрешить изначальное противоборство Добра и Зла под знаком человечности. Как глубокомысленно заметил Лопе де Вега в своей «Филомене»: «Во времена менее просвещенные, чем наши, но когда люди знали больше нас, романы носили название сказок». Вот почему, если говорить применительно к бурятским сказкам, они также являются одним из жанров устной литературы наряду с героическими сказаниями, легендами и песнями, запечатлевшими духовный и исторический опыт народа в своеобразной художественной форме.

Творческий диапазон бурятских народных сказок удивительно широк. Он напоминает просторную и многоводную реку, которая на своем пути то и дело распадается на рукава, именуемые условно сказками волшебно-фантастическими и героическими, бытовыми и сатирическими и сказками о животном мире. Но поскольку это все-таки один и тот же поток, имеющий общее русло и исток, то границу между этими рукавами порой бывает трудно провести, и потому, казалось бы в самой что ни на есть прозаической сказке, вдруг да и сверкнет искра волшебства, подобно самоцветному перстню на руке красавицы-дангины.