Буридан

— Что?.. — пролепетал тюремщик. — Это еще кто такая — Жуана?.. Офицер расхохотался. Шопен, с его изумленным лицом, отвратительным широко распахнутым ртом, выпученными глазами, действительно представлял собой забавное зрелище.

Затем офицер пожал плечами и начал подниматься. Стражники последовали за ним.

Шопен, где стоял, там и остался стоять — потрясенный, окаменевший.

Внезапно он зарычал, бросился в свою берлогу, зажег факел, схватил ключи и кубарем скатился вниз по лестнице. Отперев камеру номер 5, он ворвался внутрь и вот что увидел:

В самом дальнем от двери углу, в углублении, что образовалось из-за пониженного свода, лежало нечто вроде кучки тряпья. В этой кучке виднелось лицо женщины, молодой девушки — странное лицо с широко открытым ртом, из которого, через равные интервалы, вырывался однообразный крик, крик пронзительный, который начинался с мрачной модуляции, повышался до безумного вопля, а затем медленно угасал. Все это повторялось с ужасающей регулярностью. В глазах женщины — стеклянных, помутневших — уже отсутствовало человеческое выражение.

— Жуана! — проревел Шопен.

Жуана не увидела света факела. Не услышала она и страшного крика Шопена. Она продолжала свое безумное монотонное завывание.

Шопен отбросил в сторону факел, который погас. Он схватил Жуану на руки, приподнял и понес. Он смеялся. Волосы его топорщились. С уст его слетали невероятные ругательства. И он смеялся.

— Надо же, какая удача! Я выиграл! Спорил ведь сам с собою, что я ее увижу!.. Замолчи! Замолчи! Как услышу тебя, все внутри переворачивается, знаешь ли, и потом, если тебя услышат другие, тебя вернут в камеру номер 5, а меня поместят в шестую. Так что заканчивай! Да замолчи ты наконец!.. Но какая удача!.. И почему тебя только сюда поместили? Что ты такого сделала? Впрочем, какая разница? Да не кричи же ты так!..

Помешательство от страха не уходит так же быстро, как наступает. Жуана даже не осознавала, что с ней. Она продолжала издавать, с той же зловещей регулярность, свой преисполненный острого ужаса крик, свой предсмертный вопль.

Шопен вошел в свое логово и бросил Жуану на брезентовую кровать. Девушка даже не двигалась, даже не пыталась бежать. Шопен слонялся по этой клетушке, покачиваясь, обхватив голову руками, — он и сам уже был на грани безумия.

— Она не замолчит!.. Ах! Но. Да и пусть приходят!.. Так, ключи от калитки, ключ от потерны, вот он. Нет, но как же мне повезло! И когда же она наконец заткнется?..

Он схватил два огромных ключа, один из которых открывал калитку, через которую можно было выйти на дозорный путь, а другой — потерну, что вела к реке. Через них и проходил Шопен по ночам, когда нужно было утопить тот или иной труп.

— В дорогу! — пробормотал он с хриплым смешком. — Прощайте, мои сады, я ухожу с Жуаной; не хочу, чтобы она умерла!

Он подбежал к кровати, подхватил девушку на руки. В этот момент дверь берлоги резко открылась, и появились пятеро или шестеро вооруженных солдат.

— Черт возьми! — проворчал Шопен. — Тебя все же услышали!

Жуана по-прежнему издавала свой монотонные крик отчаяния и страха.

— Эй, мэтр Шопен, куда это ты собрался?

— Боже правый, да он уносит девицу, которую мы сюда поместили!

— Его песенка спета: будет повешен или четвертован за преступление на почве страсти!

Солдаты рассмеялись.

Шопен закинул Жуану на левое плечо, словно какой-то сверток. Впрочем, казалось, он не испытывает ни усталости, ни стесненности в движениях.

— Дайте пройти, — сказав он, шагнув вперед.

В правой руке он держал ключи от калитки и потерны.

— Пропустите, я сказал! — повторил он с неким нетерпением, возможно, лишь смутно понимая, что на самом деле происходит.

Он любил Жуану. Он вырывал ее из когтей смерти. И он уносил ее с собой. Что может быть проще и естественнее? Неужели люди так настроены друг против друга, что готовы убить? Такие зачатки мыслей крутились в этот момент в его окостенелой башке, и он забывал все то зло, которое сам, будучи тюремщиком, делал людям.

Солдаты уже покатывались со смеху.

— Назад! — проворчал один из них. — Не то и тебя.

Договорить он не успел: он упал, сбитый с ног тяжелой связкой ключей — опасной палицей в руках этого чудовища.

В то же время Шопен ринулся вперед, дубася все, что попадалось под руку; вот уже и второй стражник упал, и явно не ожидавшие такого приема солдаты на несколько секунд пришли в смятение. Шопен вихрем пронесся между ними.

Поднялись крики. Шопен бежал прямо к дозорному пути; стремительно преодолев два двора, он оказался у калитки, которую открыл, вышел и запер дверцу на ключ.

В этот момент подоспели преследователи, но они смогли лишь наблюдать через прутья, как спокойно удаляется Шопен, — решетки тогда делали на славу. Тюремщик был уже далеко; он подходил к воротам. Теперь ему уже ничто не грозило: лишь у него одного имелся ключ от этих ворот, через которые он совершал свои ночные вылазки.

Жуана перестала кричать: она потеряла сознание.