Буриданы. Чужая война

Окружал Старый город с трех сторон (с четвертой лежало море) хаотичный центр с разнородными каменными и деревянными домами, площадями и скверами. Когда дядя Герман на днях рождения хмелел, он начинал рассказывать о том, как в конце войны, освободившись из тюрьмы, шел домой по дороге, окруженной развалинами, и думал, какой можно построить на этих руинах красивый город. Тимо слушал рассказы дяди, не совсем их понимая, он родился после войны, и все, что происходило до этого знаменательного события (рождения, естественно, не войны), было для него нереальным. Однако, он злорадствовал, когда дядя жаловался, что всяким бездарям доверяют проектировать театры и кинозалы, а он вынужден довольствоваться колхозными центрами – вот именно так и надо поступать с хромоногим садистом, щипавшим племянника за бедро. Тимо не верил, что дядя мог построить оперный театр, который своей красной пологой крышей напоминал ему иллюстрации к китайским сказкам, или Драмтеатр имени Виктора Кингиссепа – заковыристый, с красивыми башенками, или Дом офицеров флота, с низким решетчатым пандусом – как в порту –, где проходили процессы над военными преступниками.

От центра на восток раскинулся район, где жил и учился Тимо. Он считался, как Тимо понял из разговоров мамы с подругами, самым «фешенебельным», потому что был застроен, в основном, в буржуазное, или, как выражались подруги, «эстонское» время. Тимо тоже жил в одном из таких зданий, но поскольку их дом проектировал дядя Герман, то Тимо относился к нему с легким презрением – какой толк от паркета, если полы из-за батарей, висящих на стене, холодные, и ноги мерзнут? Даже от лифта ему, обитающему на цокольном этаже, не было никакой пользы, разве только, когда они шли в гости к тете Виктории.

Недалеко от их дома стояло длинное серое четырехэтажное здание, построенное немецкими военнопленными. Словно змея, оно заползало, сперва на перпендикулярную улицу, потом на параллельную, и наконец, снова на перпендикулярную, захватив, таким образом, целый квартал. Часть здания, стоящая на углу, была выше – целых шесть этажей, на нее была водружена украшенная колоннами башня, которую завершал острый шпиль с окруженной колосьями пятиконечной звездой; в итоге все выглядело примерно, как памятник погибшим красноармейцам. Тимо в этом странном пантеоне бывал часто, потому что на его нижнем этаже находился гастроном, где в розлив продавали соки. Обычно гастроном был битком набит, но для соков, к счастью отвели специальный отдел, и там очередь выстраивалась не такая длинная, как за водкой или молоком, только иногда приходилось подолгу дожидаться продавщицы. В стеклянных сосудах в форме конуса, с узким горлышком и краником внизу, пенились соки разного цвета и консистенции: светло-желтый яблочный, алый томатный и грязновато-коричневого цвета виноградный – несмотря на подозрительный вид последний был самым вкусным, но, увы, и самым дорогим и непредсказуемым – после некоторых неудач Тимо четко запомнил, когда стоит его покупать, а когда нет: если сок светлее обычного, он разбавлен водой, и уже не вкусный.

За домом военнопленных находился рынок, где мама зимой покупала квашеную капусту, а отец осенью – арбузы. Рядом с рынком была стоянка такси, и маме нравилось рассказывать подругам, как Тимо будучи совсем маленьким, однажды закапризничал, желая, чтобы его с рынка отвезли домой на машине, мама пыталась ему объяснить, что это невозможно, потому что расстояние слишком короткое, и ни один таксист не согласится на такой маршрут, но Тимо бросился ничком на асфальт и орал до тех пор, пока нервы мамы не выдержали, и она сдалась – велела шоферу ехать сперва в одном направлении, а потом повернуть обратно, что того весьма удивило.

Ходить в булочную, что приютилась между рынком и домом, было обязанностью Тимо. Он добросовестно отстаивал в узком помещении очередь, а то и две, ибо отделов было два, в одном продавали хлеб и булку, а в другом – «бакалейном», как выражалась мама, любимые Тимо баранки и сушки. Когда на улице бывала слякоть, по полу магазина разбрасывали опилки, что, по мнению Тимо, было полным безумием, потому что в результате получалась какая-то омерзительная каша. Мама предпочитала пахнущий тмином хлеб из высшего сорта муки, Тимо же – бородинский, так что обычно он покупал по полбуханки того и другого. Совсем странный вкус был у отца, который ел хлеб из пшеничной муки, но он делал свои покупки сам – боялся, что его могут отравить; это называлось, как Тимо вычитал в энциклопедии, манией преследования.