Буриданы. Европа

Пээтер довольно проворно встал и прошел к книжной полке – Вальдек во время отпуска любил решать кроссворды и потому притащил на дачу один комплект той самой энциклопедии, ради которой жители Таллина и прочих эстонских населенных пунктов с ночи стояли в длинных очередях у книжных магазинов. Выхватив толстый том в красно-коричневых тонах, Пээтер быстро полистал его, пока не нашел нужную страницу – Кингисеппский район, Бумажно-целлюлозная фабрика имени Кингисеппа (ну и воняла она!), драмтеатр имени Кингисеппа… Ага! Он впихнул энциклопедию на место и в темпе двинулся обратно к столу, пока дата не вылетела из головы.

– … 24-го марта 1888 года, бунтовщик, член ЦК запрещенной коммунистической партии и государственный изменник…

Я не изменник, изменники – вы, думает Кингисепп, но вслух этого не произносит, несолидно, только принимает еще более гордый вид.

– … приговорить к смертной казни через расстрел. Решение привести в исполнение…

Мерзавцы, думает Кингисепп, подлые трусы, не осмелились устроить процесс, даже закрытый, не говоря о публичном, боялись, что народ узнает, соберется и разнесет стены суда. И даже если не разнес бы, и то Кингисепп оставил бы после себя такой след, которого уже не замажешь – ох, какую речь он произнес бы, он произнес бы такую речь, которую помнили бы еще десятилетия, не защитительную речь, а обвинительную, приговор капиталистическому строю. Понятно, почему они струхнули и устроили все так, чтобы не дать ему подобной возможности.

– Рота, к оруж-ию!

Точно так ли должна была прозвучать команда, Пээтер не знал, но черт с ним, если что, консультант поправит.

– Целься!

Хорошо, что он писал не роман, тогда перед глазами героя пришлось бы прокрутить всю его жизнь, теперь можно было ограничиться какой-то яркой сценой – но какой? Сколько революционеров уже расстреляно в кино, наверняка в несколько раз больше, чем в реальности, и все они перед смертью что-то вспоминали, поди придумай что-нибудь оригинальное. Небо, материнская ласка, купание в теплом море, нежный взгляд любимой – все это уже было, надо было найти что-то новое, свежее, такое, чтобы зритель в зале от удивления ахнул – надо же, что этот Буридан выискал…

Пээтер задумался. Детство у Кингиссепа было скучноватое, да и политически не самое подходящее – сын владельца пансиона, вряд ли он ходил в драных штанах с заплатами на коленях. Юность? Первое знакомство с марксизмом? Ну, это получилось бы нравоучительно, как и встреча с Лениным, время таких фильмов прошло, к тому же главный редактор предупредил его, чтобы он не включал Ленина в список персонажей, это слишком сложно, все-все, текст, актера, грим, надо будет согласовывать на уровне Политбюро – но что же тогда?

И вдруг Пээтер понял.

– Когда мы победим, – говорит Кингисепп проститутке, завязывая утром шнурки ботинок, – а однажды мы точно победим, тогда тебе уже не придется идти на панель, мы отправим тебя в школу, ты научишься достойной профессии и станешь уважаемой гражданкой страны пролетариата. Кем ты хотела бы быть?

– Водителем трамвая, – отвечает проститутка.

Ну дура, ничего лучшего придумать не могла, поморщился Пээтер, но вымучивать что-то другое не стал, он ценил идеи, возникшие спонтанно, персонажи должны были вести себя так, как они хотели, а не так, как хотел бы он.

– Ты будешь водить трамваи, я обещаю, – говорит Кингисепп торжественно.

В следующую секунду он снова стоит, привязанный к сосне в лесу под Таллином, винтовки поднимаются, их пустые дула угрожающе смотрят на Кингисеппа.

– Да здравствует власть пролетариата! – кричит Кингисепп.

Получается фальцетом, но что с того, вот и будет поестественнее, никогда не надо бояться, что герой покажется смешным, на то он и герой, чтобы остаться мужественным и в смешном положении – и на лице Кингисеппа появляется последняя, возвышенная улыбка.

– Огонь! – командует Шаляпин, то есть, офицер.

Раздается залп, из дул вырывается белое облако дыма, с деревьев, каркая, взлетают вороны. Камера некоторое время вращается, как в известном фильме «Летят журавли», потом останавливается. Кингисепп лежит на траве, его остекленевшие глаза смотрят в небо, где кружится гордый орел.

Погоди-погоди, он же не мог упасть на землю, если был привязан к дереву, понял вдруг Пээтер, зачеркнул это предложение и написал вместо него: «Голова Кингисеппа падает на грудь», может, этот кадр не такой величавый, но что поделаешь, он немного еще подумал, добавил вытекавшую изо рта струйку крови, такое он в фильмах видел часто, оставил орла, несмотря на то, что теперь тот оказался вне поля зрения Кингисеппа, парить в небе, вывел немного ниже крупными буквами «Конец фильма» и положил ручку на стол.