Буриданы. Сестры и братья

На улице было противно, ветер еще более усилился, он торопливо проковылял вниз по маленькой каменной лестнице и продолжил свой крестный путь, хорошо, что его Голгофа не гора. А не правильно ли поступали спартанцы, слабых детей в пропасть, и дело с концом? Раньше подобные мысли посещали его часто, в последнее время реже, ибо любовь к жизни, как ни странно, растет с приближением смерти. Дойдя до ворот, он увидел и вторую машину, посолиднее, «Победу» с квадратиками на боку, она остановилась за эдуардовым Москвичем, и из нее вылезла дама в шляпе. Ну да, чтобы Лидия куда-то поехала на автобусе, это исключалось, младшая сестра привыкла к машинам, какое-то время она на каждый день рождения прикатывала на правительственном ЗИМ-е, а поскольку последние лет десять ей никто такой роскоши не предлагал, то ныне ползарплаты у нее уходило на такси – собственно, на что ей было эту зарплату тратить, она ведь почти не ела! Вот что делает с женщиной любовь, или, вернее, траур – но разве траур не есть квинтэссенция любви?

Он открыл ворота, чтобы Эдуард смог въехать, и обнял прямую, как сосенка, Викторию, вошедшую на территорию участка первой.

– Здравствуй, богиня победы! Что слышно об Эрвине?

– Пока ничего.

Он вздохнул с облегчением – начиная с определенного возраста отсутствие новостей становится лучшей новостью, обнял маленького, ниже даже его, Арнольда, расцеловал в обе щеки Монику и посмотрел на исхудавшую Лидию – кожа серая, под глазами мешки … Десять лет прошло со смерти Густава, а сестра так и не оправилась.

– Поздравляю, Герман! – голос Лидии стал хриплым от курения.

Она обняла брата и прижалась щекой к его щеке. Даже сейчас, в столь жалком виде, она была красива, тонкие черты ее лица не размылись, как бывает со многими женщинами в этом возрасте, а печаль, словно застывшая в больших серых глазах, придавала и так аристократичному виду еще больше благородства.

– Спасибо, сестричка! А куда вы Тамару дели?

– К ней приехал брат из деревни.

Это, конечно, было отговоркой, Тамаре просто не хотелось с ними встречаться. Он попросил Лидию самой отнести цветы в дом, закрыл ворота и оказался в объятиях Софии. Старшая из двух сестер была таким же лилипутом, как он сам, сантиметры у Буриданов стали прибавляться с третьего, или, вернее, с четвертого ребенка – какой рост набрал бы Рудольф, неизвестно.

– Поздравляю, братишка!

– Спасибо, сестричка! – крикнул Герман, чтобы София его услышала.

Эдуард тоже, наконец, вылез из любимой машины и пожал имениннику руку.

– Поздравляю, Буридан, будь здоровый, как титан! – продекламировал он со сверкающими от вдохновения глазами.

– Спасибо, зятек, спасибо, – усмехнулся Герман, похлопал физкультинструктора, увлекающегося поэзией, по-дружески, хотя и с небольшой иронией, по плечу, и отправил его к дому, а сам задержался, чтобы погладить Барбоса и похвалить за своевременный лай.

Когда он дошел до веранды, в комнате уже слышался щебет Нади, жена оживлялась всякий раз, когда собирались родственники, она ведь не работала и своего круга общения не имела, соседи и те ее сторонились – как-никак русская. Герман выбил трубку, снял жакет и калоши и переступил порог. В прихожей царил хаос, Надя и Анна бегали на кухню и обратно, нося последние блюда, Виктория и Арнольд рылись в большой сумке, наверно, искали подарок, Эдуард орал что-то Софии на ухо, Лидия же стояла перед зеркалом, поправляя прическу – она поседела сразу после смерти Густава, красить волосы не желала, но к парикмахеру тем не менее ходила регулярно.

– Пээтер не приехал домой на конец недели?

– Их курс отправили в колхоз, на картошку, – объяснила Виктория.

– Экономический закон социализма номер два: если нет безработицы, то некому работать, – прокомментировал Арнольд.

Вальдек был в Москве, а про Пауля Герман спрашивать не хотел, сын был больным местом Лидии.

– А Тимо где? Могли бы хоть его прихватить, так сказать, представлять семью.

– Я предлагала, – объяснила опять-таки Виктория, – но Тамара сказала, что Тимо не хочет.

– Не хочет, потому что дядя Герман в последний раз ущипнул его, – добавил Арнольд со смешком.

– Я?

– Отец, не притворяйся, что ты этого не помнишь!

Чувство справедливости было для Анны важнее прочих добродетелей.

– Ах да, мальчуган сидел, как идиот, весь вечер у телевизора, вместо того, чтобы пойти вместе с другими в сад. Ябеда, я, в отличие от него, не стал жаловаться матери, когда Богданов мне дал оплеуху за то, что я на лестнице заглядывал женам адвокатов под юбки.

Богданов был их соседом московских времен, и Герман с удовольствием вспоминал его.

Он хотел прохромать на кухню, но его остановила новая мысль.

– Держу пари, все это влияние Тамары. Разве вы не замечали, как она старается отвратить Тимо от нас, Буриданов?

– Оставь Тамару в покое, ей и так трудно!

В Наде, конечно же, проснулась женская солидарность.

– Откуда ты знаешь, что ей трудно? По себе меришь, что ли?

– Может, и по себе!