Буриданы

Он отошел от окна и снова сел за стол. Сталин тоже правил империей, потому Черчиллю было нетрудно понять мотивы его поступков. Разве сам он не ценил выше всех прочих королей Великобритании Эдуарда I, которому удалось завоевать Уэльс, навсегда присоединив его к Англии? То, что они имели сегодня, были естественные границы Великобритании, так сказать, от моря до моря, и наверняка Сталин в качестве естественных границ Российской империи рассматривал территорию от Тихого океана до Балтийского моря. С этой точки зрения особый интерес Сталина к балтийским странам был вполне понятен. Последнее, впрочем, не означало, что он, Черчилль, не должен был противостоять этому интересу в меру своих сил и возможностей; в борьбе империй каждый форпост имел значение, поэтому Великобритания и впредь, по крайней мере на словах, должна была поддерживать независимость балтийских стран — не превращая, однако, эти страны в яблоко раздора между ним и Сталиным. Гитлер совершил ошибку, открыв второй фронт, и было бы величайшей глупостью этим не воспользоваться.

Темы балтийских стран, таким образом, в речи по радио касаться не стоило.

А чего стоило? О чем он будет говорить?

Вдруг его осенила идея. Конечно же, ему не следует спешить на помощь большевикам — но он может поспешить на помощь русскому народу, на который так внезапно напала чужая армия. Мирные люди выращивают пшеницу в украинской степи и добывают уголь в донбасских шахтах, и вдруг налетают орды гуннов под командой щелкающих шпорами прусских офицеров, сжигают их дома, сеют смерть, уничтожают мимолетное земное счастье… вот-вот, что-то в этом роде…

Он снял с ручки колпачок и стремительно написал первые предложения:

«Национал-социалистический режим характеризуют самые дурные черты коммунизма. У этого режима отсутствуют всякие опоры и моральные принципы, кроме жадности и… — Чего еще? Правильно! — …чувства расового превосходства».

Глава восьмая. Муки Сталина

Вино давно утратило вкус, но Сталин все равно опустошил очередной бокал, скорчив гримасу отвращения. Убить сознание, раствориться, исчезнуть в пустоте и никогда больше не возродиться, вот чего он сейчас хотел. Мать оказалась права, когда жалела, что сын не стал священником, только на роль грязного попа он и годился, ничтожного дармоеда, чья единственная обязанность — врать простодушным, врать, врать и врать. С руководством страны он не справился. Поднять пинками смердов из векового сна, погнать их строить электростанции и заводы, создать наимощнейшую в мире танковую и воздушную армию, а потом, подобно последнему оболтусу, все проиграть — нет, это был слишком тяжкий удар даже для него, хладнокровного, закаленного этапами и ссылками человека.

В голове металась одна-единственная мысль: почему я ничего не предпринял, почему я так глупо дал Гитлеру себя провести. Он знал почему — потому что он недооценил Гитлера. Разве европеец может состязаться в коварстве с грузином? Сталин был уверен, что не может, воспитание не позволит. Для европейца договор — дело святое, пока тот его удовлетворяет, он его не нарушит, а когда удовлетворять уже не будет, сообщит за две недели, что вынужден его разорвать. Вот почему после заключения пакта он был так уверен, что Гитлер у него в руках. Мечта исполнилась, империалистические страны начали войну между собой, осталось провести мобилизацию, вторгнуться в Европу и установить там диктатуру пролетариата. Смог ли бы он преодолеть Пиренеи, это, конечно, вопрос сомнительный, но уж Германию и Францию он должен был завоевать, плюс, разумеется, все карликовые государства, которые попались бы по пути.

Но Гитлер, как выяснилось, не был европейцем, он вообще был не человеком, а сатаной, поскольку только сатана мог переиграть его, Сталина.