Бурная жизнь Ильи Эренбурга

«Двадцать второго июня рано утром нас разбудил звонок В.А. Мильман: немцы объявили войну, бомбили советские города. Мы сидели у приемника, ждали, что выступит Сталин»[392]. Но командиры войсковых частей, уже атакованных немцами, упорно продолжают получать те же приказы из Москвы: не предпринимать ничего, что может спровоцировать нападение, не наносить ответных ударов, не открывать огонь. Сталин все еще верит, что произошло недоразумение. Потрясенная страна тщетно ждет его слов. Наконец вместо Сталина выступает Молотов, сообщивший о «неслыханном нападении», которое является «беспримерным в истории цивилизованных народов варварством». Зарубежные радиостанции передают заверения Гитлера за три месяца поставить Россию на колени и призывы Черчилля, внезапно ставшего другом Советов, остановить «орды гуннов». А по московским волнам разливаются веселые песни. Полная слепота государственных руководителей, катастрофическое непонимание ситуации, абсолютная неготовность к войне — все это вызывает у Эренбурга (и в данном случае не у него одного) недоумение и ярость. Но у него нет времени негодовать: за ним приезжают, чтобы везти его на радио, а затем в редакцию «Красной звезды». Он снова востребован. Он снова военный журналист.

Разгром

Красная армия в панике отступает. Долгие годы солдатам внушали, что армия рабочих и крестьян непобедима; теперь они сдают врагу один город за другим. Им твердили про классовую борьбу и империалистическую войну; теперь они напрасно ждут, что начнется братание в окопах. Они привыкли во всем полагаться на то, что говорит партия; но партия безмолвствует, и никто не берется объяснить им причину поражений.

Спустя двенадцать дней после начала войны Сталин наконец выступает по радио. Константин Симонов вспоминает: «Сталин говорил глухо и медленно, с сильным грузинским акцентом. <…> И в несоответствии этого ровного голоса трагизму положения, о котором он говорил, была сила. Она не удивляла: от Сталина и ждали ее. Его любили по-разному: беззаветно и с оговорками, и любуясь, и побаиваясь; иногда не любили. Но в его мужестве и железной воле не сомневался никто»[393]. Сталин заговорил в неожиданном тоне, но так, что слова доходили до сердца каждого: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» «Братья и сестры…» Вождь признал, что части вермахта далеко продвинулись в глубь советской территории, но при этом напомнил о судьбе наполеоновского нашествия; он выразил уверенность, что советский народ, сплотившийся вокруг партии Ленина — Сталина и Красной армии, опираясь на помощь союзников — Великобританию и США, одолеет захватчика и спасет Европу от гитлеризма. Так начиналась Великая Отечественная война.

Слова Сталина подняли дух солдат, но не остановили продвижение врага. За первые три месяца войны СССР потерял территорию много большую, чем вся Франция. На севере блокирован Ленинград, на юге сдан Киев; немцы захватили и сожгли Смоленск — город, находящийся всего в 350 километрах от Москвы. С конца июля начинаются бомбардировки столицы.

Стены Кремля укрыты маскировкой, население обучают правильно вести себя во время воздушной тревоги, организуются дежурства на крышах для тушения «зажигалок», но для Эренбурга это «еще не Мадрид». Да, пока это не похоже на Мадрид. У жителей конфискованы радиоприемники, новости сообщаются по «тарелке»: громкоговорители установлены в коридорах жилых домов, на заводах и на улицах. Общие места, громкие фразы — все та же предвоенная трескотня. Александр Верт, корреспондент британской газеты «Гуардиан» и радио Би-би-си в Москве, пишет, что на этом сером фоне выделяются две газеты — «Красная звезда» и «Красный флот». Александр Верт родился в 1911 году в Петербурге, в семье промышленников. В 1918-м семья эмигрировала в Швецию, а в 1941, когда война вступила на советскую землю, Верт отправился, по собственной просьбе, корреспондентом на бывшую родину. Его сведения нам особенно ценны.