Бурные страсти тихой Виктории

Но вот как вести себя с юной Петровской, она не знала. Что с такой взять? Еще, поди, драться начнет, чего Лизавете никогда делать не приходилось.

Произносить какие-то успокаивающие слова не поворачивался язык, тем более что всего полтора часа назад она сама позвонила этой… хулиганке домой и что-то ей говорила… Другая бы сглотнула, а эта отношения выяснять примчалась. И ведь такая никаких доводов слушать не станет, а вцепится своими острыми когтищами, еще все лицо расцарапает. Говорят, следы от них очень долго заживают.

Вика ждала. От возбуждения она не могла устоять на месте и переминалась с ноги на ногу, как боксер на ринге. Даже отошла от разлучницы чуть подальше, чтобы иметь разбег. Или замах.

Удар, удар… Еще удар…
Опять удар — и вот
Борис Буткеев (Краснодар)
Проводит апперкот.

Или вот так сейчас вскинуть правую ногу и ударом под подбородок влупить этой разлучнице, которая от страха не иначе язык проглотила!

Ну, пусть и не в подбородок, а хотя бы под зад поддать.

— Мне не о чем с тобой разговаривать, — наконец выдавила Елизавета и собралась гордо покинуть плацдарм, где столкнулись их с Викторией интересы, но не тут-то было.

Разве не для того выходят на тропу войны, чтобы испить вражьей крови?! Вика иногда выражалась по-книжному, но это были издержки бабушкиного воспитания.

— Вы как предпочитаете, мадам, — сказала Вика, проворно заступая ей дорогу, — лишиться волос или руки?

— В каком смысле — руки? — спросила Лизавета, пятясь назад.

— В том смысле, что я вам ее сломаю!

Вика наступала. Настроение у нее было хулигански-задорное. Соперница ее боялась. Слепому было бы видно, она едва не уписалась от страха.

Теперь Вика понимала, что имели в виду ребята с ее улицы, когда говорили: «А я его взял на понт, типа “пасть порву, моргалы выколю!” И он спекся!»

Придется все-таки отпустить ее небитой. А жалко, руки так и чешутся.

Но чем-то же жажду мщения надо утолить. Ну хотя бы плюнуть на землю и носком плевок растереть.

А еще Виктория хотела сказать напоследок что-то очень остроумное, такое, чтобы припечатать эту хищницу на веки вечные, выжечь на ней клеймо… и в этот момент проснулся персональный Викин святой — «коверный клоун».

Отчего-то веселить толпу он любил именно в такие вот напряженные минуты, когда нужна вовсе не клоунская расслабленность, а сосредоточенность и точность.

Вику обманула легкость, с какой отступала назад Лизавета, не глядя под ноги. Не учла, что та здесь каждый камень знала. А вот Вика…

Она зацепилась ногой за торчащий из земли старый рельс — когда-то здесь, наверное, пролегала узкоколейка — и с размаху растянулась во весь рост, как следует, приложившись об железяку лбом.

Она уже не слышала, как Лизавета истошным голосом закричала:

— Позовите Петровского, его жена расшиблась!

Глава седьмая

Пришла в себя Вика от того, что ее равномерно покачивало и глаза на запрокинувшемся лице видели высокое голубое небо. Немного погодя она поняла, что ее несут, и ощутила знакомый запах — так пахнуть мог только Санька.

— Я ее не трогала! — вскрикивал рядом женский голос. — Я пальцем к ней не прикасалась!

— Санька, — тихо сказала Вика, — поставь меня на землю, уже все прошло.

Она увидела близко-близко его обеспокоенные голубые глаза.

— На этот раз ты упала как следует, правда, Тростинка?

Так он звал ее в самые интимные минуты их жизни, потому что Вика была, по его мнению, очень худенькой, и все говорил, что ему как мужу придется-таки ее посадить на жирную, богатую белками пищу.

— Споткнулась, — призналась Вика, слегка отстраняясь от него — что же это, на виду у всех…

Но оказалось, что поблизости уже никого нет, а Лизавета вообще испарилась, будто всего лишь от звука Викиного голоса. Наверное, стала удирать со всех ног, потому что Вика своим возвращением из глубины обморока сняла с нее обвинения чуть ли не в убийстве жены старшего менеджера.

— А чего это ты так вырядилась? — спохватился Санька, ставя ее на землю и слегка отодвигая от себя, чтобы получше рассмотреть.

— Ну, это… поговорить, — нехотя созналась Вика.

Теперь ей казалось, что она совершила ужасную глупость, придя к мужу на работу в таком виде. Коллеги Петровского скажут, что у его жены не все дома. И сама же на себя разозлилась: чего в самом деле она мямлит? Кто создал эту ситуацию? Разве не Санька виноват в том, что его любовница звонит им домой и позволяет себе говорить всякие гадости!

— И почему ты не на работе? — строго спросил он, словно был ее начальником. Наверное, и Саньке было не по себе, вот он и пытался отвлечься. Точнее, как всегда, наехать на нее.

— Я взяла отгул, — сказала Вика. — Накануне ночью я не выспалась, вот и решила отдохнуть.

Но оказывается, он не так уж и был этим озабочен, а просто как бы брал разбег, чтобы ей признаться.