Бурый призрак Чукотки

Он подскочил к дому и исчез. В сени за ним дружно рванули собаки, дверь захлопнулась. Я скатился по лесенке, подбежал к дому и дернул ручку. Звякнул крючок.

— А-а-вз-за-ва-ва! — заголосили внутри собаки.

— Х-х-хто-т-там? — пыхтя, спросил рентгенолог.

— Да я же!

— Один?

— Чего?

— Держись, папикан! — завопил сын… — Уй-йдите!

Звякнул откинутый крючок, и на улицу, зыркая горящими, глазами, с карабином в одной руке и обоймой в другой, выскочил сын. Следом, увидев оружие, бесстрашно сыпанули собаки.

— Где он?

— Да кто он?

— Медведь!

— Ты что, Мокву испугался?

— Это не Моква, это другой! Здоровый-здоровый! В сто раз больше Моквы: вот такой! — Сын вскинул руки и подпрыгнул.

Я перехватил карабин, в душе выразив восхищение его отчаянной попыткой придерживаться истины в рассказе. Ведь не сказал же, «как дом», например. Сумел обуздать фантазию. И вообще молодец: не забился в угол, а сделал единственно правильное — схватил оружие и на помощь. Обо мне думал…

— А медведь-то белый, — неуверенно сказал рентгенолог. — Вроде бы…

— Да вы что? — воззрился на него сын. Он весь такой… рыжий. Красный почти! Такой фиолетовый!

— Бело-рыже-красно-фиолетовый, — уточнил я. — Что-то новое в северной фауне. Пойдем смотреть.

— Не спешите, — посоветовал терапевт. — Пусть уйдет.

— А что потом смотреть?

— Ну… общую картину.

— Что смотреть — всегда найдется, — философски заключила детский врач. — Особенно по горячим следам событий. И неопасно.

Она подошла к рентгенологу, с усилием разжала его пальцы и забрала налима:

— Смотрите, какая прекрасная рыба! Вот уха будет!

— Надо по следам! — взмолился сын. — Пойдем сейчас!

— Пошли, только не все. Мы трое как участники событий. Вынеси дяде доктору нашу двустволку. Остальные наблюдают отсюда. Кто захочет присоединиться — махнем после разведки.

На пойменный двухметровый обрыв вышли осторожно, огляделись. Перед нами лежал пустынный серый озерный лед. Вода давно съела на его поверхности снег, отпаяла вместе с солнцем от берега и вытолкнула вверх. Но лед был еще могуч, он лежал на спине озера почти метровым монолитом, эдаким черепаховым панцирем и еще пытался сопротивляться весне.

Собаки попрыгали на лед и разбежались в разные стороны. Дуремар, беспечно задрав хвост, добежал до лунок, а потом внезапно остановился, крутнул носом и прямо воткнул его в лед. Шерсть на спине и в лохматом «волчьем» воротнике вокруг головы стала дыбом, а хвост махнул под брюхо. Он протяжно взвизгнул. Собаки, услышав призыв, со всех сторон бросились к Дуремару и заметались вокруг, возбужденно тычась носами в лед. Несколько раз они гурьбой, словно по команде, бросались к берегу, но мы уже сошли вниз, и это удерживало собак от постыдного бегства.

— Помнишь, — негромко сказал сын, — они ТОГДА, в пургу, тоже так испугались.

— Да, очень похоже.

— Только сейчас это не мамонт. Такой большой медведь. Сам видел. Моква ему до брюха.

Мы подошли к лунке, у которой рыбачил рентгенолог и где лежали два налима.

С минуту рентгенолог молчал, а потом его прорвало.

— Понимаешь, пришел я, сел вот так, он изобразил, как сел на обрывок оленьей шкуры. — Для начала нацепил блесну «Шторлинг», ее всякая хищная рыба уважает. Не успел опустить — хоп! Точно утюг подвесили. Ясное дело — налим. Голец-то рвет. Вытащил. Второго взял минут через тридцать. Потом еще. Ну, увлекся и голос Николая вашего не сразу услышал. А услышал, чувствую — тревога. А?! Поднял глаза, а этот зверюга сидит прямо передо мной. Вон там. Сколько тут метров? С десяток? Не больше. Сидит, голову набок наклонил, язык фиолетовый такой вывесил и наблюдает.

— С любопытством? — хмыкнул я.

— Чего? Тебя бы на мое место в тот момент… Да… Наблюдает, значит. Ну я тихонько встал и задом, задом до обрыва, чтобы глаз с него не спускать — они человечьего глаза боятся. А уж там махнул вверх — и домой.

Я глянув, на обрыв и представил, как рентгенолог весом за сотню килограммов «махнул» на двухметровый обрыв. Зрелище наверняка было любопытное. Жаль, не видел.

— Сильно испугались? — спросил я.

— Хм… Да как тебе…

— Ничего он не испугался, — неожиданно заступился за доктора сын. — Он взял налима, удочку и пошел задом.

— Убей гром — не помню, — сказал рентгенолог и глянул на удочку.

Потом мы осмотрели место, где сидел неведомый, ростом «как баня» зверь, По здесь уже побывали собаки, и две шерстины буроватого цвета принадлежали то ли зверю, то ли Дуремару. Судя по величине — все-таки зверю.

— Нет, это, наверное, не ты, — сказал сын Дуремару. — А ты что скажешь, Пуфоня? — Он, дал понюхать шерстины Пуфику.

Тот отдернул голову, чихнул и спрятался за Дуремара.

— Он был белый, — твердил рентгенолог. — Ну не по цвету — по всему облику. Видел я их в зоопарке.

«Рыже-красно-фиолетовый», — вспомнил я.

Понемногу очевидцы пришли к общему выводу: медведь был темный, но с рыжим отливом, особенно на голове.

— Впечатление такое, что грязный, — сказал рентгенолог.