Точно так же, если не предполагать или (что маловероятно) фактически не измерять экономию от масштаба, которая сделала бы эластичность κ большой, даже большое процентное изменение K не может объяснить то, что должно быть объяснено ростом дохода на человека. Экономия от масштаба могла бы объяснить современный мир, если бы она действительно присутствовала и в другие времена и в других местах. Но, по-видимому, их не было в другие времена и в других местах, что заставляет задуматься, почему их не было, если предполагается, что они внезапно появились в Англии в 1700 году. А в реальном измерении (с доски теорем существования) экономия от масштаба оказывается скромной, увеличивая сумму коэффициентов в переменных F(.) с 1,0 по Коббу-Дугласу до, возможно, 1,1. По соображениям конкуренции и теории распределения предельной производительности, доля капитала в вознаграждении факторов производства является рассматриваемой эластичностью, здесь κ (строго в отсутствие эффекта масштаба: а если экономия мала, то приблизительно). В современных экономиках эта эластичность невелика (порядка 0,10 или 0,20), хотя при больших земельных массивах она больше.
Если говорить о том, что земли много: когда этого нет, а доля L, соответственно, велика, то член λ - 1 (который, конечно, отрицателен и отражает простую убывающую отдачу от труда, применяемую к fixed земле) мал, поскольку λ тогда близок к 1,0. (Действительно, экономия от масштаба может перевести λ - 1 на скромную положительную территорию, что означает, что мы немного обогащаемся, имея большее количество людей, даже без учета экономии от масштаба в другой функции I(.)). В современной экономике, где труд, усиленный человеческим капиталом, получает большую часть национального дохода, влияние мальтузианской убывающей отдачи значительно ослабляется. Другими словами, когда вознаграждение за труд составляет большую долю национального дохода, другой член, связанный с трудом, λs*, измеряющий эффект квалификации, становится выше. Математика показывает, что человеческие ресурсы становятся более важными, чем природные ресурсы - земля здесь похоронена в K, но вызывает убывающую отдачу только в том случае, если λ - 1 велико. Этот показатель был велик в Средние века, когда только половина национального дохода приходилась на труд, а остальная часть - на землю. Переход к современности снизил λ - 1, а значит, и угрозу убывающей отдачи, с 0,5 до 0,1. Прислушайтесь, защитники окружающей среды.
В действительности нет никаких причин для того, чтобы коэффицент другой функции I(.) был равен 1,0. Напротив, удвоение достоинства может привести к гораздо большему, чем удвоение, росту производства, поскольку стимулирует массовые инновации. Вы будете сомневаться, что "достоинство" можно измерить, но подождите ( . . . до следующего тома, в котором я попытаюсь это сделать!): его можно измерить, возможно, общественным мнением. Свободу проще измерить, и это уже было, в традиционных сейчас опросах о количестве дней на открытие бизнеса или легкости увольнения работников. Она также не обязательно должна иметь коэффицент, ограниченный постоянными возвратами к масштабу: коэффицент β может сам по себе значительно превышать 1,0, например, это означает, что 50-процентное увеличение свободы, измеряемое, скажем, количеством книжных страниц на душу населения на вульгарных языках, продаваемых без цензуры, может легко привести к более чем 50-процентному увеличению национального дохода на душу населения.
Экономисты рассматривают такие социологические/политические вопросы, как те, которые суммируются в I(.), как относительно постоянные (или, во всяком случае, экзогенные для экономических вопросов), и поэтому они фокусируются на F(.). Но более важный урок формализации состоит в том, что F(.) - это хорошо, и это то, о чем в основном говорят экономисты. Но I(.) был создателем современного мира. F(.) - это береговая линия; I(.) - это прилив.
Глава 44