Буржуазный век

Во всех странах женщинам, приближавшимся к этому идеалу красоты, устраивался настоящий культ. Газеты помещали их подробнейшие описания, а, когда они показывались на улице, вокруг них сейчас же собиралась толпа восторженных зрителей. Одним из наиболее характерных примеров такого культа может служить уже упомянутая во втором томе история двух сестер Gunning, двух отличавшихся ослепительной красотой молодых ирландок, прибывших в 1751 г. в Лондон и долгое время находившихся в центре всеобщего внимания. Знаменитый Хорас Уолпол пишет в 1751 г. (18 июня) сэру Хорасу Пэнну:

"Здесь говорят только о них. Их считают красивейшими женщинами мира. Когда они появляются в парке или в вокзале (Vauxhall), вокруг них собирается огромная толпа, так что они вынуждены уйти".

Этот культ был отнюдь не платоническим. Не прошло и года – и обе сестры вышли замуж за богатых лордов.

Такую же сенсацию произвела несколькими десятилетиями позже знаменитая леди Эмма Гамильтон, впоследствии любовница адмирала Нельсона. Архенхольц так описывает ее наружность:

"Она высокого роста, хорошо сложена, ножки маленькие. У нее крепкие кости, и отличается она поразительной полнотой. У нее бюст Ариадны, тонкие черты лица, изящная форма головы и ушей. Зубы ее не совсем правильны, зато довольно белы, глаза светло-голубые, причем на одном коричневое пятно – недостаток, не портящий, однако, ее красоты и выражения лица. Брови и волосы у нее черные, цвет лица не очень нежный. Выражение лица часто меняется и интересно, ее движения в будничной жизни не грациозны, голос у нее громкий, но приятный".

Гёте также имел возможность видеть леди Гамильтон, а именно когда она находилась с мужем в Италии. Гёте восхищался преимущественно прелестью и грацией ее пластических поз – искусство, в котором она выступила впервые.

Вместе с победой революции и во Франции зарождался аналогичный идеал женской красоты. Любопытно видеть, как даже знаменитейшие художники старого режима, продолжавшие еще работать, подлаживались под этот новый женский идеал. А это доказывает, что есть нечто более мощное, чем прирожденная индивидуальность, а именно общая историческая ситуация.

Во Франции идеал женской красоты получил особый отпечаток героичности, что, впрочем, вполне совпадало с жизнью. Бесчисленное множество француженок были тогда героинями в истиннейшем смысле этого слова. Когда потом республику сменила империя, то героизм превратился в величие. Прекрасным примером может служить анонимная картина "Не забудь меня". Быть может, чище всего обнаруживается царственная линия, которой теперь отдается предпочтение, в интересной во многих отношениях статуе принцессы Боргезе работы Кановы. Женщина хотела быть богиней. Канова воспроизвел здесь поэтому не столько Паолину Боргезе как физическое явление, а скорее воплощенную в ней идею величия. Другими характерными в этом отношении примерами могут служить многие помещенные в нашей книге иллюстрации. Все это не смертные женщины, а греческие или римские богини.

Если в рамках Рококо беременная женщина производила почти комическое впечатление, так как беременность считалась несчастьем, вызванным неловкостью, то идеология французской революции объявила ее состоянием, достойным величайшего уважения. И потому тогда снова, как некогда в дни Ренессанса, беременная женщина считалась красивой и постоянно изображалась как символ. Счастливый брак изображается символически в виде нежной супружеской четы, причем муж упивается в восторге видом жены, находящейся в последнем периоде беременности.

Подобные сцены изображены целым рядом художников. К числу лучших образцов можно отнести серию картин Сент-Обена "Счастливый брак" и гравюр Шалла "Грот Гименея". Женская грудь, насыщенная молоком, считалась и во Франции очень долго, до последних дней Империи, наиболее красивой.

Совершенно логично, если женщина-мать, идеал эпохи, очень часто появляется с ребенком. Изображения, где мать и ребенок соперничают в красоте и здоровье, были до известной степени высочайшим апофеозом женщины в эту эпоху. Наглядным примером может служить относящаяся к 1799 г. гравюра Роулендсона "Мать и дитя".