Бусы из плодов шиповника

– А что в портфеле было? Что-нибудь ценное? – спросил тренер.

– Для меня – да, – ответил я, вспомнив, что кроме письма там еще лежало двести грамм карамели «Дунькина слабость» – для моей квартиросдатчицы. И запасная тетива, недавно накрученная из декрона. – Письмо жалко. Прочесть не успел…

– От любимой девушки? – деловито уточнил тренер.

– Да вроде того, – не стал я особо откровенничать.

– Ну если «вроде того» – то и жалеть не стоит, – подытожил тренер. И, хлопнув в ладоши, бодро скомандовал: – Щиты – под навес! Луки, стрелы – в подсобку! Тренировка окончена! Завтра, в пять часов, здесь же, если дождя не будет. В дождь – тренируемся в манеже…

Когда я снимал с лука тетиву, чтобы положить его в чехол, ко мне подошел тренер и, похлопав по плечу, сказал:

– Не переживай, Игорь. Тебе сейчас разбалансировка ни к чему. Надо сосредоточиться на главной цели – Олимпийских играх. Редко кому такая удача выпадает – побывать на них в качестве участника. А это все, – он опять отечески похлопал меня по плечу, – перемелется – мука будет.

У нас был хороший тренер. И он старался нас поддерживать не только на тренировках, но и в жизни.

– У меня сегодня день рождения, – подошла к нам Лида Шикота. – Я всех приглашаю в «Алмаз» – отметить его. Так что не разбегайтесь. Подарков не надо, – опередила она хотевшего что-то сказать тренера. – Цветов – тем более. Не люблю срезанные, умирающие цветы. Да и дата у меня солидная – четвертак. Так что радоваться особо нечему.

В ресторане мы просидели до темноты, поставив перед Лидой непременное условие, что хотя бы половину расходов берем на себя. За это время мы выпили три бутылки шампанского, еще больше «Боржоми» и очень хорошо и вкусно поужинали.

В субботу, приехав на электричке домой, я позвонил Нине, но ее телефон безмолвствовал…

За окном было серо и сыро. Сквозь мелкое сито небес сочился почти невидимый дождь…

Надев в прихожей плащ, я решил прогуляться.

Возле кафе «Улыбка» мне повстречалась Элла. Похоже, она кого-то ждала, неотрывно всматриваясь в глубь квартала и даже не заметила, как сзади к ней подошел я.

– Привет, мое мимолетное счастье, – сыронизировал я.

Она резко обернулась и, вяло улыбнувшись, ответила:

– А-аа, это ты. Привет.

– Кого-то ждешь или свободна? – Мне хотелось, чтобы в голосе больше не было иронии. Зачем напрасно раздражать красивую девушку, да еще тогда, когда у нее такой несчастный вид?

– Угу… Эдуарда… – И вдруг вдохновившись, по-видимому своими мыслями, продолжила: – Ты знаешь! Он со своей грымзой ведь разводится. А меня обещал взять с собой в Новосибирск на гастроли. Может быть, я даже у них в ансамбле буду петь… Мы уже репетировали, и он обещал мне поставить голос…

Эллу, как разлившуюся реку, уже трудно было остановить, поэтому, весьма бесцеремонно прервав ее красноречие, я спросил:

– Это тебе все твой дружок поведал?

– Ну да. Эдик. Она, представляешь себе, на Юге какого-то хахаля нашла. И в письме ему все это прописала. Развода, мол, требую немедленно! И все такое прочее. Эдик мне сам письмо показывал. Правда, прочитать не дал. Но я ему верю. Не станет же он мне врать… как ты думаешь?

– Конечно, не станет. Не такой он человек, – успокоил я Эллу. – Пока.

– Пока, – рассеянно ответила она, снова переведя свой взгляд в глубь квартала, откуда, по-видимому, и должен был появиться Эдуард.

Ноги будто сами собой, отдельно от моей воли, понесли меня к обрыву. Хотелось побыть одному, чтоб никого больше не видеть, не встречать. Особенно знакомых.

На «нашем месте» я остановился и увидел, как по реке, кружа его стремительным потоком, спешат куда-то большие, неуклюжие, набухшие от воды льдины. А лед по берегам – еще лежит незыблемо, как крепость, широкими сверкающими белыми полосами. И, казалось, что солнцу никогда не хватит сил растопить его. И что-то подобное, отдающее спокойным холодом, я почувствовал внутри себя.

«Да, до муки мне пока что еще далеко, – вспомнил я слова тренера. – Сейчас я ощущаю только муку».

Еще раз взглянув на реку, я уже немного спокойнее подумал: «Ну что же, значит и в моей жизни что-то вот так же стремительно изменится. Панцирь привязанности, делающий меня слабым, разлетится вдребезги! Просто надо быть, как эта река: свободным, упорным, сильным и, несмотря ни на что, постоянно стремиться к своей цели».

После прогулки я снова несколько раз позвонил Нине, но ничего, кроме протяжных призывных гудков, не услышал. Тогда по справочнику я нашел номер музыкальной школы, где она работала, и, представившись журналистом местной газеты, которому она после отпуска обещала дать интервью о работе с юными музыкантами, попытался узнать, где она.

– Не подскажете, когда начнутся занятия у Несыновой? – продолжил я уже с завучем школы, которую подозвали к телефону.

– Никогда, – вздохнув, ответила она одышливым голосом, как будто только что по пути к телефону штурманула Эверест. – Нина Александровна уволилась. И теперь будет жить, кажется, в Майкопе. Во всяком случае, в ее заявлении на увольнение фигурировал этот город как место будущей работы в тамошней музыкальной школе.