Бусый Волк. Берестяная книга

И ответили мне: давным-давно, на заре времён, Бог Грозы бился со Змеем, а внизу стояли дубы, сосны и ясени и очень хотели помочь, но что они могли сделать? И тогда Бог Грозы отмерил им толику Своей силы, и корни деревьев стали ногами, а на ветках выросли пальцы. Даже пни выскочили из земли, чтобы сразу броситься в битву. От тех добрых деревьев и повелось веннское племя, оттого нас поныне кличут пнями лесными, но нам нет в том поношения…» Астин перекладывал листы, водворял один на другой. Дело шло медленно. Скоро вечер; общинный дом соберёт к очагу людей, станут накрывать стол, и работу придётся прервать.

«Ничего! — улыбнулся старик, и кто бы видел, каким внутренним светом озарилось худое, морщинистое лицо. — Во имя Близнецов, завтра новый день…»

ЖУРАВЛИНЫЕ МХИ

Болото находилось не так и далеко от Звоницы, от Змеёнышева Следа, от деревни. А вернее сказать, деревня стояла рядом с болотами. Потому что деревня была маленькая, а Журавлиные Мхи простирались на седмицу пути.

И были многолики, как всякая большая стихия.

Огонь страшен в лесном пожаре, но он же греет добрую печь, дарит пышность хлебу и калачам. Лес — дом родной всякому венну, но сами венны говорят: «Жить в лесу — видеть смерть на носу».

Журавлиные Мхи поили чистой водой Звоницу и ручей Бубенец, давали приют и прокорм птицам, и те несчётными стаями летели сюда по весне, возвращаясь откуда-то из-за Светыни, а может, из-за самых Железных гор. Бабы выходили на Мхи за морошкой и клюквой, мужики осенью промышляли гусей…

Но были там, среди зыбучих трясин, и коварные окна, и бездонные хляби. И вешки, расставленные вдоль безопасных троп, случалось, будто бы переставляла чья-то злая рука…

Волки помнили, как много поколений назад падала в этот мир Тёмная Звезда, готовая его искалечить. Боги, хвала Им, поразили Звезду чудесным оружием, разбив её на части и тем ослабив удар. И один маленький камень, отколовшийся от Звезды, долетел до веннских земель, чтобы кануть в Журавлиные Мхи. Оттого повелись в болотах недобрые чудеса, а Болотник, прежний хозяин Мхов, то ли погиб, то ли переродился в иное, страшноватое существо.

То есть Волки знали своё болото как не то чтобы напрочь смертоносное, но требующее твёрдости духа и немалой сноровки.

Самое то есть подходящее место для мальчишеских подвигов.

Особенно когда недолго осталось ждать Посвящения. В точности как Белый Яр у Белок или пещеры под известняковыми холмами у Росомах…

Бусый уже знал: настоящего уважения подросших Волчат добивался лишь тот, кто прошёл Мхи насквозь, с востока на запад, до самой Курлыкиной Кручи, и вернулся обратно. Он уже наслушался россказней о молодечестве иных юных Волков, что ходили по самым жутким зыбелицам[10] не то что без вешек, а вовсе с завязанными глазами, ведомые голосами птиц, запахами, дыханием ветра…

Бусый бывал, конечно, на болотах, но те мхи равнять с Журавлиными было всё равно что Бубенец — с матерью Светынью.

— А мой отец? — спросил Бусый. — Бывал он у Кручи?

Не кого-нибудь спросил, саму бабушку Отраду. Кому, как не ей, было пристально помнить первенца со всеми его ребячьими тайнами, шишками и синяками!

— Дитятко, — всполошилась Волчица. — Ты за теми не тянись, кто с мамкиной титьки здесь вырос! Ты ж сам всякого, кто месяц с Белками прожил, на этот ихний Яр не повёл бы!

Внук молча смотрел на неё, у него были другие глаза, но взгляд — Иклуна. Такой же упрямый.

— Ох, — сказала Отрада. — Сколько я его хворостиной охаживала за дерзость невмерную, сколько слёз пролила… Вестимо, бывал. Другим и раза хватило, а он трижды управился. Да последний раз — ночью…

— Спасибо, бабушка, — кивнул Бусый. И улыбнулся. — Я сразу-то далеко не полезу. Ты только плакать не вздумай!

Он сам понимал, какое слабое утешение предложил бабке, и ему было совестно.

День стоял тёплый и солнечный, с высокими, быстро летевшими облаками. У мальчишек не водилось упреждать взрослых о задуманной вылазке на болота, но на сей раз старшие Волки сами их отпустили. Отрешили от ещё длившихся трудов на Следу, велели пробежаться до Гром-Скалы, поглядеть, как там что после налёта Змеёныша.

«Но чтоб дальше — ни ногой!»