Бутафория (СИ)

Спросонья я понимаю, что для начала мне необходимо сильно проморгаться. Это действительно происходит наяву. К слову о Фейсбуке, почти все выходные я проторчала в социальной сети от скуки, попадая на различные записи Вильде о том, что я мешаю их с Вильямом романтической ебле. Эти посты постоянно обновляются. Интересно, как же я могу мешать отношениям, которых попросту не существует? С точки зрения Вильде, если тебя трахают, значит — любят. С точки зрения Вильяма, если он трахает, значит он просто трахает. Без чувств. Спросите, почему я так в этом уверена? Ухаживал за мной парень год назад, когда мы с Евой были на первом курсе. Он уже выпустился, так как за мной ухлёстывал третьекурсник. В общем, оказалось, он со своими болванами-дружками поспорил на выпивку, что я в конце концов займусь с ним сексом. Интима у нас не было, Ева подслушала разговор парней в раздевалке. Понимаю, нельзя ставить крест на всех парнях, загоняя их под одну линию, но после того случая я скептически отношусь к лицам мужского пола. Пролистывая страницу Шистада и Магнуссона, я понимаю, что они оба — фальшивки. Красивые манекены, а, как известно всем, внутри манекенов ни хрена нет. Поймите меня правильно, я не утверждаю, что если парень красавчик, то в голове у него пусто. Но, сами понимаете… Чёрт! Это ведь Шистад и Магнуссон. Парни, совращающие первокурсниц. Здесь и так всё ясно.

Вильям Магнуссон хочет добавить Вас в друзья.

Чёрт возьми. Что тебе от меня нужно? Где-то глубоко внутри, если покопаться в своей голове, я смогу найти зарытую мысль о том, что мне нравится всё это. Вернее, мне ведь стоит адаптироваться под всю эту обстановку, и тогда никто не будет писать обо мне гадости в интернете. Серьезно, ведь я — девушка, защищающая других девушек, которые САМИ ХОТЯТ прыгнуть в койку к парням вроде Шистада. Я — белая ворона. Наверное, если логически поразмыслить, я должна срать на всё это, ведь то, что творят эти идиотки — это их личные проблемы.

Хватит быть альтруисткой.

Я блокирую телефон и продолжаю водить пальцем по тёмному экрану, вырисовывая круги. Это помогает мне думать. Как поступить? Принять заявку и не писать ему? Тогда какой смысл «висеть» в списке друзей? Может, не добавлять? Или стоит добавить его в друзья, наплевав на то, что дружбой здесь и близко не пахнет?

— Нура, завтрак! — орёт мать из кухни. Мне не послышалось? Эта женщина наконец-то нашла применение плите? Это уже интересно. Как в старые добрые. В быстром темпе я одеваюсь, вытираю лицо ватным диском, предварительно смоченным тонизирующей жидкостью с запахом огурца, расчесываю короткие волосы и выхожу в гостиную. Образ моей мамы по-прежнему неизменный: белые лосины, блестящий чёрный свитер, огромные серьги, свисающие чуть ли не до ключиц, её светлые волосы подобраны и заколоты какой-то непонятной пушистой заколкой, словно она хомячка туда приколола. Яркий макияж, будто эта женщина выходит за пределы своего дома, и море тонального крема на постаревшей коже.

— Доброе утро, мам, — я улыбаюсь ей, так как всё равно люблю свою мать, не смотря на её желание вернуться в восьмидесятые. Она весело кивает мне, мол, рада видеть. Но по глазам матери можно понять, что в глубине души она несчастна. Грустит по мужу, который променял её на другую. Раньше я винила в разводе мать, так как она перестала готовить, начала выряжаться на собственный каждодневный карнавал, но… На самом деле, теперь я понимаю, что в этом никто не виноват. Так уж случилось.

Блинчики на молоке — то, что мать готовила задолго до развода. На кухне перестало вонять дешёвым лаком для волос. И этот едкий запах заменил сладкий аромат ванильных блинов. Я сажусь за стол, наблюдая за тем, как мама порхает вокруг стола, расставляя тарелки, варенье, стаканы для сока.

Если бы здесь был мой отец…

— Что с твоими волосами? — спрашиваю я, дождавшись, пока мать сядет за стол.

— А что с ними? — удивлённо хлопает глазами моя собеседница.

— Ну, без начёса и всё такое, — я засовываю в рот первый блинчик и через некоторое время достаю оттуда светлую волосину. Всё-таки матери стоит почаще готовить. Или получше закалывать свои волосы.

— Ах, это… ничего особенного, просто лак для волос закончился, — она отводит взгляд.

Так вот почему у нас в доме перестало вонять чем-то невообразимым. И, к слову, мама чего-то недоговаривает.

— Мам, — я делаю огромную паузу, обдумываю все свои слова, и стоит ли их вообще озвучивать сейчас или когда-либо, и, наконец, говорю, — у меня проблемы в школе.

Глаза моей мамы с интересом прищуриваются. Она, не глядя на содержимое в руках, намазывает очередной блин мёдом и кивает вверх, мол, продолжай.

— Есть один парень, и он… не очень хороший.

— С чего ты взяла? — мама продолжает смотреть мне прямо в глаза, изучая мои эмоции, неловкость, покраснение щёк. Мне действительно не хочется рассказывать, но, надежда получить от матери какой-то совет или помощь толкает меня на всё это.

— Мне кажется, он совращает девушек, чтобы… самоутвердиться, повысить свой статус в школе.